Люц сбросила с лица мокрые чёрные локоны, выдавила ироничную усмешку.
— Что, топить в этот раз не будешь?
Далеон мотнул головой, словно отмахивался от бреда, и посмотрел на неё сверху вниз, уже осознанно, со всей возможной неприязнью. Гневно поджал губы.
— Ты ничего не знаешь обо мне, человечка. Ни-че-го, — выплюнул и ушёл.
Люцие оставалось сидеть в «луже» и хлопать ресницами. И только когда его крепкая спина окончательно скрылась за деревьями, она позволила себе выдохнуть и расслабится.
Из позвоночника, будто невидимый штык вынули, на котором вся конструкция держалась: плечи ссутулились, руки повисли по швам, ноги отказывались шевелиться.
Ну и денёк выдался. Сумасшедшая тренировка, скандалы, истерики и непонятные слова принца. Их не хотелось анализировать. О нём вообще не хотелось думать. Но это было выше неё.
Люция всегда думает о Далеоне. Вот уже семь лет, с момента её появления в замке. Он не позволяет о себе забыть. Ни на миг. Он стал её дневным кошмаром; мысленной тенью, следующей по пятам. И, наверное, только во снах она может освободиться от его влияния. Однако и эта территория весьма спорная…
— Ты задела его за живое, — вдруг раздалось с берега.
Люц вскинула голову.
Орфей Диметрис. Сидел на песочке, жевал травинку. Салатовые одежды, хорошенькое личико в обрамлении светлых кудряшек, лучистые светло-зелёные глаза. Он очарователен, напоминает ангелов с полотен новой людской веры. Вот только заостренные уши и лукавый огонёк в очах выдают терринскую суть, а по людской логике — демоническую.
Он моргнул и поднялся с корточек. В пару шагов настиг Люц и даже сапоги не побоялся намочить — ступил в ручей и протянул ей руку.
Девушка оценила, и после секундной заминки, полной подозрений и колебаний, приняла помощь и поднялась.
— Неужели великого Далеона можно задеть? — фыркнула она, возвращаясь к теме. Осмотрела свой мокрый прикид, прорехи в ткани, подсохшие царапины и новые синяки.
Изабель снова будет ругаться, что Люц не заботится о себе, а Виктор — пилить колючим взглядом. Ещё и дорогущую лекарскую мазь придётся намазать, чтоб шрамов от порезов не осталось, а гематомы затянулись быстрее.
Н-да… Сложно быть «идеальной» в окружении неуязвимых и слишком красивых тварей.
— Можно, — с грустной улыбкой подтвердил Орфей. — Но только у тебя получается вывести его из себя.
— О-о-о, — протянула Люц. — Это мой главный талант.
— Неправда, — резко возразил химер и улыбнулся. — Сражаешься ты лучше.
Щёки Люц потеплели, на губы полезла непрошенная улыбка, но она не позволила себе растечься в польщённую лужицу и вырвала ладонь из его руки. Потёрла прохладные и влажные пальцы, на кончиках которых ещё ощущалось чужое тепло.
— Почему Далеон? — вдруг спросила она, и Орфей озадаченно склонил голову на бок, словно птица. Люц прочистила горло и пояснила: — Почему ты в его свите? Ведь столько Дворов кругом и куда престижнее этого. Да и принц такой… такой несносный, едкий, жестокий.
Орфей сложил руки за спиной и поднялся с мысов на пятки, с мысов на…
— У каждого из нас свои интересы. Просто Далеон может удовлетворить все. Меридия жаждет быть в центре внимания, Сесиль хочет самых безумных развлечений.
— А ты?
Нет, ей правда интересно. Ведь Орфей и сестричка из семьи «пожалованных». То есть близнецы и их родители не рождены терринами, а сделаны.
После войны Магнус сполна наградил верных сторонников, среди которых попадались и люди: богатые и хитрые, храбрые и умелые в воинском искусстве. Они сыграли не последнюю роль в завоевании мира. А когда пришло время раздавать почести, у них уже было всё, кроме… терринского бессмертия.
Но Магнус со своими учёными-алхимиками нашёл способ дать им желаемое. Создал «химер».
Так чего же хочет молодая химера от опального принца?
— Секрет, — Орфей лукаво сощурился, и Люц едва не отвесила ему подзатыльник. Кулаки прямо чесались.
Вот зачем так делать? Интриговать и обламывать? Или доводить окружающих до белого каления — отличительная черта всех членов Двора Мечей?
— Признаюсь в одном, — погодя, добавил Орфей. — Далеон меня восхищает.
«Да что там может восхищать?» — так и читалось в скептическом выражении лица Люции. Уж не помутился ли Орфей рассудком? Хотя солнышко припекает, даже мокрую одежду слегка подсушивает.
— Una hirundo non facit ver, — философски изрёк он, и со снисходительной улыбкой перевёл: — Одна ласточка не делает весны[2]. У Леона, как у всех, есть свои недостатки и достоинства.