Люция упёрто покачала головой. Волосы окончательно растрепались и тяжёлым каскадом накрыли спину и грудь, оставляя на ткани мокрые пятна. С кончика локона на песок срывались капли, как слёзы.
Она ни за что не поверит, что Далеон лучше, чем хочет казаться. Он ужасен. Он издевался над ней. Он сын ненавистного врага, Ванитаса, которому Люц поклялась отомстить.
Ей просто нельзя искать в нём положительные черты.
— Знаешь, — вновь заговорил Орфей и начал обходить её по кругу, разглядывать, как хищник добычу. Люц оставалось только вертеть головой и нервно комкать край туники. — Контракт «хозяина-слуги» всегда строится на взаимообмене. Ты приносишь клятву служения, обещаешь преданность, поддержку, защиту, а взамен получаешь что-то. И… — он замер напротив, в непозволительной близости — меньше полушага. Нагнулся к её уху и горячо зашептал: — Вместо того чтобы враждовать с Далеоном, подумай чего бы хотела получить. Уверен, у него найдётся, что тебе предложить.
Люция глянула на придворного с прищуром.
— Клятвы не властны над людьми, — напомнила простую истину. — Мои «клятвы служения» ничего не стоят, — вот здесь уже нагло лгала. — Да и вряд ли они сдались шестому. На кой чёрт я ему?
Она осеклась, поняв, что выдала людское ругательство. Н-да, несколько лет скитаний по глухим деревням, где о терринах и не слыхивали, расширили её кругозор и словарный запас, а вот не посвящённый в новую веру Орфей мог частично её не понять.
Но основную мысль уловил:
— Придворные лишними не бывают. Не в нашем случае. Далеон примет тебя. Побесится, конечно, поглумится, но в итоге примет и успокоится. Ты перестанешь быть объектом насмешек. Каким бы ужасным не казался тебе принц, он не будет издеваться над своими верными слугами, над друзьями, и другим в обиду не даст.
Люц недоверчиво хмыкнула. Скрестила руки на груди и отступила на шаг.
— Слабо верится. Я не такая, как вы, и никогда не буду равной в ваших глазах. А доверие и дружба строятся именно на равенстве, на уважении. Да и сколько обид висит между нами…
— Террины мстительные, но не злопамятные, — поспешно вставил Орфей.
«Зато я!..» — мысленно взвыла Люция, а вслух высказала последний аргумент:
— Далеон ненавидит меня. А я его. Не бывать между нами мира и гармонии.
— Ты заблуждаешься, — устало вздохнул Орфей, но на удивлённый взгляд Люц махнул рукой. — Впрочем, как знаешь. Просто подумай над моим предложением.
И он двинулся к роще. Люц осталась на месте, но не могла не спросить:
— Зачем тебе всё это?
Она обвела пространство рукой, но имела в виду, конечно, не замок, придворную жизнь или принца, а их странный разговор, совет, попытку убедить.
Орфей замер у дерева на мгновение и ответил, едва повернув голову:
— Просто мне надоело смотреть, как вы оба мучаетесь.
[1] Все люди одинаковы (лат.)
[2] Знач.: Не следует судить поспешно, по одному поступку.
Далеон стоял на общем балконе, облокотившись на перила балюстрады, и смотрел на двор у чёрного входа в его часть замка.
Солнце садилось сбоку, и огненно-рыжие лучи красиво подсвечивали ближайшие дикие сады, больше похожие на леса, широкую тропинку, вытоптанную лошадьми и слугами, и двух женщин бредущих по ней из пролеска к замку.
Люция и Изабель. Дочь и мать. Обеих легко узнать.
Люц в выгоревшей тунике и тренировочной амуниции, с чёрным вихрем из кудрей на голове. Нянька ниже на полголовы, в скромном коричневом платье служанки и чепце на пшенично-русых волосах.
Они совсем не похожи. Люц знойная брюнетка с диким нравом и внешностью. Иза хрупкая женщина с тихим характером и посредственными данными. Обе, разумеется, не родные и не обязаны быть отражениями, но раньше Далеону казалось — все люди на одно лицо.
Это знакомство с Люцией и течение времени всё переменили.
Теперь он отчётливо видел — все смертные разные: простые и чудаковатые, симпатичные и неприглядные, опрятные или грязные. С живыми несовершенными лицами и телами. А вот террины…
Одним словом — под иллюзией.
Иза суетилась вокруг девчонки, ругалась, но не забывала с тревогой промакивать её влажную одежду кухонным полотенцем и заботливо гладить по плечу, по спине, по голове. Люция покаянно вжимала голову в плечи, кивала на все упрёки и просьбы, но не могла скрыть нежной улыбки.
Далеон не жалел, что оставил её мокрую на поляне без лошади и заставил возвращаться в замок пешком, с риском, что она простудится. Он вообще не жалел ни об одной сделанной кому-либо пакости.
Он поступал верно. Всем обидчикам отвечал соразмерной платой.