Нора чья-то?
Кто в такой жить может?
Подошли поближе.
Нет, не нора. Звери обруб делать не умеют. Нет у них рук и топором работать они не мастера.
Давно обруб делали. Брёвнышки уже старые, но крепкие, не гнилые.
Откуда знаю? Пальцем потыкал. Проверил.
Явно, придётся под землю лезть, вот я и озаботился сохранность сооружения предварительно проверить.
Однако, оказалось, что это — лишнее.
Лезть в недра земли меня не пригласили. Честь эта только Павлу и Настеньке выпала.
Я и инородец на камень, что из земли торчал, присели. Егором нам ждать было велено.
— Всё равно потом дороги сюда не найдёшь…
Опять чисто, почти как учитель русского языка произнёс бывший хромой. Такой, видно, сейчас у него языковой период. То, он хорошо на языке титульной нации России говорит, а то — как чукча в анекдоте.
Так, так, так… Какое-то это местечко не простое… Детей своих сюда Егор тоже, судя по всему, в первый раз привёл, познакомить с чем-то решил.
— Да, не больно и хотелось… — подмигнул я инородцу.
Показал ему, что серьезно к сейчас происходящему не отношусь.
Где-то через полчаса семейство вернулось. У Павла и Настеньки глаза были как у кукол в мультфильме. Круглые.
Друг на друга, на отца они как-то по-новому поглядывали.
Приобщились к чему-то, не иначе.
Меня к этой тайне не присоседили. Да, оно и лучше. Иной раз что-то и знать не надо — дольше проживёшь…
Глава 36
Глава 36 Павел заболел…
Что-то Павел мне с утра сегодня не нравится…
Не заболел ли?
Встал позже всех, а обычно — он первый на ногах.
Может, когда по реке из зоны пожара выходили, как тут часто говорят — простыл? Вообще, тут многие считают, что болезни от простуды возникают. Озяб человек, а в результате — болеет.
Иногда, с моей точки зрения, до смешного доходит. Когда уже тут в академии учился, показывали нам на занятиях больного сифилисом. Он очень своеобразно о причине своей болезни говорил. Простыл де я, а это — простуда у меня наружу выскочила. Во как…
— Павел, что с тобой? Вставай. Божье царствие проспишь…
Не один я на состояние парня внимание обратил. Отец, вон тоже его в бок толкает.
— Потряхивает меня что-то…
Голосок у Павла не весёлый какой-то, слабый.
— Вставай, чего, лежать-то… Пойдём — пройдёт дорогой всё.
У Егора настроение хорошее, улыбается, посмеивается.
— Голова ещё раскалывается…
— Простыл?
— Наверное…
Павел встал. Медленно, нехотя. Как старик, поясницу потёр.
— Спина что-то ещё болит…
— Иди, дров собери, — скомандовал сыну старообрядец. — Разомнись. Отлежал, наверное…
Потряхивает… Это, знобит значит. Нехорошо…
Голова раскалывается — так парнишка у себя головную боль обозначил. Вообще, здесь очень интересная народная медицинская терминология. Когда я у фельдшера в селе Федора жил, чего только не наслушался. Ту же бессонницу как только там не называли — полуношница, шутуха-бутуха, шепетуха-пепетуха, щекотуха-летуха, переполошница, егозуха… Не знаешь — хрен поймёшь, на какую такую шутуху-бутуху человек тебе жалуется.
Павел подчинился. Ну, а как — отец сказал.
Лицо ещё у Павла какое-то красное, одутловатое.
За завтраком парень плохо ел. Немоглось ему. Сестре пожаловался, что руки и ноги у него болят, как будто палками его били.
Только Павел пару ломтиков мяса съел, как вскочил, в сторону отбежал. Его там и вырвало.
Что-то у меня такое совсем нехорошее в голове стало вертеться, а два и два сложить пока не могу.
Когда Павел вернулся, я своей ладонью лоб ему потрогал. Горячий.
Мля…
— В груди не болит? — начал я Павла расспрашивать.
— Болит. Сжимает ещё всё там. Жмёт и жмёт, сил моих нет…
Мля, мля, мля…
— Дышать как? — продолжил я выявлять жалобы больного.
— Трудно что-то. Никогда так не было. Всё внутри сдавило.
Беспокойный ещё парнишка. Ёрзает, как тут говорят. Раньше за ним тоже такого не замечалось.
Я славил пальцами запястье Павла.
Так, пульс частит, ещё и не ритмичный…
Пневмония?
Послушать бы его…
Ага, может ещё и рентген сделать?
Нет, такие аппараты уже здесь имеются, но не тут — под ёлкой…
В этот момент меня и нахлобучило.
Хунхузы!!!
Они же сюда из Маньчжурии, скорее всего, приперлись. А, там у нас сейчас что? Правильно — эпидемия легочной чумы.