Я смотрел у офицера штаба карту, когда он приезжал. Я зарисовал план местности без нанесения огневых точек и рубежа обороны. По общей схеме обороны укрепрайона взвод занимал не самую первую линию окопов и ДОТов. Я узнал, что нас вывели временно на этот рубеж. Инженерные сооружения на этой линии не были ещё готовы. Мы должны были следить за качеством работ и принимать у строителей каждый объект. Мы следили за количеством бетона, чистотой засыпаемого гравия, за пригодностью опалубки, за толщиной бетонных перекрытий.
Никто не знал, что через неделю из штаба фронта придёт приказ, и нас в срочном порядке перебросят на другой участок УРа, в район Сычевки.[32] Нам придётся много дней идти пешком через леса, поля и деревни по разбитым и залитым дождём и грязью дорогам. Мы будем преодолевать крутые спуски и подъёмы, и, наконец, к 20 сентября[33] выйдем на левый фланг нашего укрепрайона, где среди многих деревень одну называют — Шентропаловка.
И действительно, через неделю мы получили приказ, сняться и совершить марш в указанный район. Мы вылезли наверх из обшарканных боками шинелей ходов сообщений, потолкались с непривычки у обвисших кустов. Кое-как подровняв солдат, я подал команду:
— Шагом марш! — и взвод, шагнув, пошёл по дороге на новое место.
Мы взяли направление на Язово, где нас дожидался командир роты. Подойдя к Язовским избам, мы остановились около крайней избы, у крыльца. Здесь толпился народ, наш брат солдаты и местные жители. На крыльце сидели и стояли ребята из третьего взвода. Это были солдаты Луконина и среди них несколько местных девиц. Милашки, укрытые поверх кацавеек цветистыми платками, сидели на перилах и болтали ногами. На улице было темно. Цветов на шалях не было видно, они вплотную боками сидели с солдатами и изредка, певуче произносили:
— Ой! Ай!, — и визгливо без умолку хихикали.
Солдаты в годах, что были постарше, держались в стороне. Они дымили папиросами и посматривали на перила.
Я остановил у крыльца своих солдат, поднялся по ступенькам и вошёл в избу доложить старшему лейтенанту, что четвёртый взвод прибыл в полном составе.
— Придётся подождать, лейтенант, не все ещё в сборе! Как только все подойдут, я выйду на крыльцо и подам команду к ротному построению.
— Мне можно выйти на улицу?
— Да! Иди, погуляй!
Я вышел из избы, сошёл с крыльца и сказал старшине:
— Никому не расходиться! Построение роты будет здесь! Я пойду, посмотрю повозки. Остаешься за меня!
Я пошёл вдоль деревни к сараям, где располагался ротный обоз. Деревня небольшая, дома все стоят по одной стороне. Дорога идёт по наклонной, и дома ступеньками забираются вверх. Я спросил солдата-повозочного, всё ли готово, так как мне придётся идти опять сзади и подбирать отставших от роты бойцов. Я прошёлся по деревне, просто так, без дела, закурил папироску и вернулся назад.
Небо было тёмное, закрытое плотными облаками; вот дадут команду следовать отдельно от роты без карты, то в такой темноте можно запросто сбиться с пути. Компас в планшете есть, а карта на весь маршрут отсутствует. Нужно на всякий случай посмотреть дорогу на карте командира роты. Когда я подошёл к крыльцу, две молодухи уже крутились около моих солдат. Они о чём-то говорили и махали руками. «Не хватает гармошки», — подумал я.
Солдаты помоложе были оживлены. Но вот на крыльцо выбежал связной и передал команду ротного выходить на построение. Солдаты неровными рядами зашагали по зыбкой и скользкой земле, оставив девчат на пороге в ночной темноте, не обняв их на прощанье и не сказав им сердечных слов. На крыльце появился командир роты.
Взвод пристроился сзади роты, я получил соответствующее указание на счёт отстающих бойцов, и рота медленно, пошатываясь, стала подниматься вверх по размытой дождём дороге.
В темноте мы упорно двигали ногами и вскоре дошли до |следующей| деревни. Пройдя деревню, мы стали снова подниматься в гору. И только вступив на мощеную дорогу, мы взяли размеренный шаг, зашагали уверенно, чувствуя под ногами твердую опору. На слякоть и лужи уже никто не обращал внимания. Через лужи и грязь шли напрямик, брызгая, где водой, где жижей. И когда старшина предложил запеть, взвод, раскачиваясь и подстроив ногу, затянул солдатскую песню.
Когда идёшь под солдатские голоса, когда прислушиваешься к словам запевалы, к неровному стуку сапог, то забываешь о дороге, о воде, о лужах и грязи. |Об усталости, километрах пройденного и оставшегося впереди долгого пути.| Если солдаты по своей охоте распоются, то за одной походной песней с присвистом следует другая. Так шагают они среди ночи, подсвистывая нужные куплеты |и места|. Но стоит сделать в пути небольшой привал, после него выходят они на дорогу молча, встают в строй неохотно, и потом по дороге уже не поют. Протянет запевала свой первый куплет, а подтягивать некому, никто не хочет, и получается, что он пропел вроде петуха. Пропел, а там хоть не рассветай |вовсе|!
33
Вероятно к 04 октября, так как в письме с фронта сказано: «С 21.09. нахожусь на фронте».