Яблочкин смотрел на Психачева напряженно, стараясь все постичь.
Кавалерист, видимо, готовился возражать. Он нетерпеливо ерзал на стуле.
Свистонову было скучно и не совсем удобно. Ему становилось смешно и неприятно, что он всех обманывает.
Чтобы отвлечься, он стал раскладывать спички на столе, строить башню, затем поджег ее. Все возмущенно посмотрели на него. «Да, они положительно верят Психачеву, полагают, что могущественный орден действительно существует. Чего доброго, Психачев пошлет бумагу папе и, чем черт не шутит, пожалуй, получит из Америки деньги. И расцветет орден, и все поверят, что он действительно всегда существовал».
– Братья, поговорим об усовершенствовании наших духовных способностей. Устремим наши усилия на это.
Разовьем силу наших мыслей. Я убежден, что скоро мы сможем передвигать предметы на расстоянии. Я отправлюсь скоро на Восток испросить для вас, вновь поступивших братьев, благословения. Там будут молиться за нас, и спокойно и светло будет у нас на душе.
– Кто желает задать вопросы? Я постараюсь привезти вам ответы с Востока.
Собрание затянулось далеко за полночь.
Раз как-то вечером Свистонов сидел с Психачевым и беседовал о тамплиерах. Вошел человек с выходящими из орбит глазами, по-видимому страдавший базедовой болезнью.
– Барон Медем,- представил Психачев вошедшего, и, отведя барона в сторону, он дал ему свой последний рубль.
Барон откланялся и скрылся.
– А ведь тогда, в восемнадцатом веке, он в качестве графа принимал меня в своем замке,- сказал Психачев многозначительно.- Жаль, вас тогда не было.
Свистонов улыбнулся.
– Постойте,- сказал Психачев,- вспоминаю, вы были там. На вас был лазоревый камзол из какой-то 105 изумительной материи Помню, вы подарили мне кольцо с резным камнем.
– А вы мне это,- ответил Свистонов и вынул из кармана кольцо с сердцем, мечом и крестом.
– Совершенно верно,- воскликнул Психачев.- Как я вас не узнал.
– Позвольте мне вас называть графом. Вы ведь граф Феникс. Мы ведь теперь в Петербурге,- сказал Свистонов.
– Конечно, барон,- взял Психачев Свистонова под руку.- Выпить надо по этому поводу.
И они отвесили друг другу глубокий поклон Граф Феникс скрылся за портьерой. Буфет скрипнул, и появилась водочка.
– Оля, Оля! – закричал Психачев,- принеси скатерть. Андрей Николаевич оказался совсем не Андреем Николаевичем. Это он, мой друг. Помнишь, я о нем тебе рассказывал? – А! – ответила жена.
Психачев суетился. Серебряная перечница восемнадцатого века куда-то пропала.
– Поди в кооператив,- сказал он жене,- сегодня будем ужинать при свечах.
Психачев и Свистонов читали одни и те же книги.
Воспоминания обоих друзей совпадали. Свечи в старинных подсвечниках языками освещали стол со старинными приборами. Фрукты из кооператива ЛСПО горкой возвышались на серебряной тарелке. Пальчики винограда зеленели. Водочка была отставлена, и появилось красное вино. Граф Феникс вспоминал, как его принимала Екатерина II, и говорил, что он до сих пор сердится на свою жену. Хозяин шарлатанил, поэтому внезапно посмотрел на Свистонова – не шарлатанит ли и тот.
Но Свистонов был действительно обрадован. Он любил импровизированные вечера. Ему повезло в этот вечер.
– Скажите, граф,- спросил он, кладя, пальчики винограда в рот,- и почему вы воплотились в Психачева? Утром Психачев, так как гастролей давно уже не было, катал из изобретенной им массы бусы, соединял в ожерелья, раздумывал над серьгами и брошками.
Жена тем же занималась, тем же занималась и дочь.
Масса помещалась в жестяных банках из-под монпансье и чая. Красные, синие, белые, оранжевые, чер106 ные, зеленые комки лежали на столе. Жена отрывала зеленый комочек, превращала его трением одной ладони о другую в длинненькую колбаску. Дочь разрезала на равные кусочки эту колбаску, Психачев превращал кусочки в бусы. Так и тихого домика коснулась фордизация. Вечером Психачев нанизывал эти бусы на нитку и покрывал копаловым лаком, а дня через два-три продавал их своим знакомым и в Гостиный двор как последнюю новинку Парижа. Дочь за бусами скучала.
Ей хотелось, чтобы отец повез ее наконец на тайный бал, где все люди одеты в цветные костюмы. Она хотела увидеть, как отец ее выигрывает в карты в тайных игорных притонах, а затем раздает деньги нуждающимся.
А между тем, вместо великолепных балов, отец редкоредко брал ее в кинематографы и летние сады, где она отгадывала, что у него в кармане, посредством системы вопросов, да на свои сеансы фокусов там же, сеансы, после которых он должен был разоблачать себя и с эстрады говорить, что это только ловкость рук, и показывать, как все это делается.
Свистонов решил отдохнуть от Психачева, собрать новый материал, заняться другими героями. Пусть пока Психачев, как тесто, подымается в нем.
Глава пятая СОБИРАНИЕ ФАМИЛИЙ Свистонов прошел мимо монастырской невысокой белой ограды, мимо трудовой школы II ступени, мимо родовспомогательного заведения, вошел в ворота, обогнул церковь, обогнул флигелек с затянутыми кисеей форточками, прошел в другие воротца.
Он склонялся над могильными плитами, поднимал глаза к ангелам с крестом, прикладывал нос к стеклам склепов и рассматривал. Впереди него шли родственники умерших, чтобы посидеть на могилах, на которых лежали накрошенные яйца и крошки хлеба. У памятника писателя Климова он заметил старичка карлика с букетом в руках. Старичок, отложив букет, благоговейно окапывал могилку и втыкал палочки в землю, подвязывал цветки. Тронутый, Свистонов остановился. Затем пошел дальше, заглядывая в склепы. В одном склепе он увидел двух прощелыг. Они, сидя на облупившихся 107 железных могильных стульях, играли в карты. Склеп был заперт снаружи.
На могилке японца сидел старичок. Увидев, что Свистонов пристально на него смотрит, старичок пояснил: «Вот к нему-то никто не приходит. Мне делать нечего, я и прихожу. Жаль мне его».
У небольшой могилки живописно лежали пьяные.
Наименее пьяный пошел и привел священника. Наименее пьяный обошел всех, снял у всех шапки. Священник быстро стал служить, оглядываясь. Когда он кончил, полупьяный уплатил ему мзду, обошел всех, надел всемшапки и, обращаясь к могиле, удовлетворенно произнес: – Ну, Иван Андреевич, помянули мы тебя хорошенько – и выпили, и панихидку отслужили. Теперь уж ты должен быть доволен! Свистонов, записав, хотел идти дальше. Но он заметил недалеко от надгробного, в виде пропеллера, памятника знакомого фельетониста, беседующего со священником. Фельетонист изображал на своем лице веру, надежду и любовь, называл священника батюшкой и, улучив момент, подмигнул Свистонову. Свистонов улыбнулся.
Когда священник, растроганный, отошел, подумывая о том, что еще не все хорошие молодые люди перевелись на этом свете, к фельетонисту подошел Свистонов.
– Охотитесь? – спросил он.- Охота – великое дело.
– Да, я хочу посильно осветить современность.
– А нет ли у вас какого-нибудь материальчика относительно…- И Свистонов наклонился к уху фельетониста.
– Есть, есть! – просияло у того лицо. Радостно закурив, фельетонист отбросил далеко спичку.- Но только не воспользуйтесь им Я его храню для одной авантюрной повести – Я его переделаю Мне это нужно как деталь, для общего колорита.
– Слушайте! – И у фельетониста загорелись глаза.
Он осмотрелся и, заметив старушку, стал шептать на ухо Свистонову – А не уступите ли вы мне батюшку и себя? – спросил Свистонов, окончательно прощаясь.- Я возьму и кладбище, и цветы, и вас обоих.
Фельетонист поморщился.