С первых строк Машеньке показалось, что она вступает в незнакомый мир, пустой, уродливый и зловещий, пустое пространство и беседующие фигуры, и среди этих беседующих фигур вдруг она узнала своего папашу.
На нем была старая просаленная шляпа, у него был огромный нос полишинеля. Он держал в одной руке магическое зеркало…
Глава одиннадцатая ТИШИНА Кипы бумаг росли вокруг Свистонова. Массу исписанных листов пришлось отбросить. Пришлось отбросить и многих героев как совпадавших друг с другом.
Пришлось из нескольких героев составить один образ, собранные черты расположить по-новому. Пришлось начало перенести в конец, а конец превратить в начало.
Пришлось двенадцатый год превратить в восьмой, а лето – в зиму. Пришлось многие фразы вырезать, другие вставить. Наконец он дошел до отделки старичка и старушки: Весело смотреть на маленьких старушек,- переиначивал Свистонов страницы из детской книжки «Звездочка» за 1842 год,- 125 когда они бегают в саду, не думая ни о чем, как только о цветочках и деревьях, о птичках в голубых небесах; весело смотреть на старушек, когда они, завязав, как должно, свои шляпки и пелеринки прыгают и наслаждаются свежим воздухом и зеленою травкою, как птички божий.
«Была на свете,-переиначивал СВИСТОНОВ, – маленькая старушка, которую любил всякий, кто только знал ее. Собаки, увидев ее, начинали лаять от радости и лизать руки ее. Кошки мурлыкали, терлись около ног ее, а маленькие котята прыгали и заигрывали с ней.
Но отчего все так любили эту старушку? Оттого, что она была добра и ласкова и была им вместо мамаши. Она часто сиживала на ковре и кормила собачку пирожками, она сама любила пирожки, но всегда готова была отдавать их Травиате, и Травиаточка любила ее за это. Звали старушку Сашей.
Всякое воскресенье она ходила к обедне, и надо было любоваться, как смирно стояла она и как усердно молилась. Глазки ее беспрестанно смотрели на образа, бывшие перед нею, и никогда направо или налево или даже назад, как делают это иногда маленькие шалуны и шалуньи. Она просила сделать ее доброй и богобоязненной. Просила послать здоровья и счастья ее мужу, Травиаточке и всем людям на свете. В таких мыслях время проходило у нее так скоро, что она никогда не чувствовала усталости за обедней, как другие маленькие старички и старушки, которым часто обедня кажется очень длинной. Как приятно смотреть на старушку скромную, тихую. Она внимательна и услужлива к младшим, ласкова ко всем людям в доме. Если ей нужно попросить о чем-нибудь, о кастрюле, об утюге, она сделает это так мило и с такой скромностью, что невозможно отказать в ее просьбе.
Старушка краснела при самой маленькой похвале.
Маленькая старушка. Иногда по вечерам, если муж куда-нибудь отлучался, а это бывало очень редко, она открывала сундук, доставала всякие тряпочки, вышивки, пасхальные яички, огрызки карандашиков, старые афиши и программы оперных представлений, старые модные картинки, поздравительные открытки, конверты, визитные карточки, перечитывала листки календарей, читала стишки: В небе солнышко сияет, Воздух веет теплотой, А народ честной гуляет Вкруг Гостиного толпой, Что за чудные приманки Блещут в грудах по столам – Сласти, вербы, куклы, стклянки…
и вспоминала она, что верба бывала вокруг Гостиного двора».
Закрыл Свистонов книжку, подумал, куда этот отрывок вставить, как связать со всем романом и нельзя ли составить сегодня предисловие. Он опять взял отложен-^ ную книжку, раскрыл ее на закладке и, заменив одно слово другим, выписал страничку: 126 ПРЕДИСЛОВИЕ Приятно читать интересную книжку. За нею не видишь, как проходит и время. Не правда ли, милые читатели? И вы, я думаю, уже не раз чувствовали в жизни вашей, хотя и не успели еще прочитать много. А заметили ли вы, какие книги вам более нравятся? Конечно, такие, где все, о чем говорится, сказано просто, ясно и верно. Например, если говорится о каком-нибудь цветке, то этот цветок описан так хорошо и так согласно с тем, каков он на самом деле, что вы, увидев его, тотчас же узнаете по описанию, хотя бы никогда прежде не видали; если говорится о каком-нибудь лесочке, то вы как будто видите все деревца его, как будто чувствуете прохладу, которую он даст своей тенью земле, жарко разогретой летним солнышком; а если описываются в такой книге люди, то они как будто живые перед вами.
Вы узнаете черты лица их, физиономию, привычки. Вам кажется, что вы тотчас узнали бы их, если бы они могли явиться перед вами.
И сколько бы десятков лет и даже столетий ни прошло от сочинения этой книги, все же описания ее останутся прекрасными, потому что они сделаны верно с природой.
Итак, начинаю рассказ мой, который потечет, как спокойный ручеек в берегах, усеянных серебристыми маргаритками и голубыми незабудками.
Утром, перечитывая главы и материалы, Свистонов убедился, что в романе нет садов. Никаких садов. Ни новых, ни старых. Ни рабочих, ни городских. Но роман не может существовать без зелени, как не может существовать и город.
Свистонов вышел на работу – тем более что и день был подходящий. Он прошел мимо памятника Петра Великого, но обернулся на пение: к памятнику, идя от Сенатской площади, приближался седобородый человек в длиннополом позеленевшем пальто, остановился перед памятником, погрозил Петру кулаком и сказал: Мы вам хлеба,- А вы нам париков.
От тебя все погромы.
Затем, опустив голову, побрел дальше.
Свистонов остановился и записал, затем вошел в Сад Трудящихся. Он купил папирос и шоколаду у инвалида, закурил и стал внимательно осматривать состояние и местоположение сада: «Что отвлечь от него? Бюсты ли в мундирах, взять ли сидящих на барьере фонтанного бассейна, показать ли Адмиралтейство с гигантскими фигурами?… Народ ли, толпящийся, и вращающийся, и ухаживающий?…» Свистонов прислонился к стволу дерева.
127 Три часа ночи Бар Свистонов сел у самого оркестра.
Свистонов принялся работать над встречей Психачева с грузином. Свистонов воспользовался разрешением, данным Психачевым среди холмов, и не изменил и не заменил его фамилии Свистонов выводил: Психачев познакомился с Чавчавадзе в баре На эстраде играло трио виолончель – старик в бархатной куртке, скрипка – русский в сером костюме и гетрах, пианино – еврей-заика «Не искушай меня без нужды»,- ныли звуки Из-за столика поднялся старик Повелительный жест рукой – «молчи»,- обращенный к молодому собутыльнику в кожаных черных перчатках, в косоворотке Шляпа собутыльника лежала на мраморной доске Затем, слушая тоскливый романс прикрыл старик глаза рукой и заптакал Чавчавадзе ел цыпленка – В нем душа Дон Жуана,- обратился Психачев к угощавшему грузину,- несчастный старик – Предока/ки судьбу моей матушки,- протянул Чавчавадзе пожелтевший листок Психачеву,- ты выпил и закусил Снова дома Свеча догорала, фитиль лег набок, и пламя касалось розетки Свистонов вынул железнодорожную свечу и вставил ее в подсвечник Закурил, подумал и склонился над вынутым листом бумаги Окончив гадание, Психачев подошел к столику старика – Ужасна ваша участь,- сказал он старику на ухо По вечерам Психачев подрабатывал в трактирах в качестве гра фолога Но сейчас он подошел, движимый состраданием Но по при вычке речевой аппарат добавил «Не дадите ли ваш почерк'» – Володя, ты' – вскричал Экеспар, настигая Психачева – Что ты тут делаешь' Психачев замялся – А мне говорил^ что ты стал ленинградским Калиостро1 – А ты' Где ты пропадал' – И, дорогой друг, где только я не был, создал даже – За пятнадцать лет ты изменится, дорогой друг – Да и ты не похорошел Милиционер весело отдал честь Психачеву, Психачев поздоро вался с ним за руку – Это волшебный милиционер,- сказал Психачев,- если б ты знал, какие чудеса он мне рассказывал про яблони' Так шли Экеспар и Психачев в белую ночь «Пейзаж, пейзаж скорее1» – подумал Свистонов.
128 Дорога постепенно озарялась солнцем Пустой Летний сад шелестел В отдалении видна была Нева Навстречу Экеспару и Психачеву шел фининспектор В это время писатель Вистонов, одержимый мыслью, что литература – загробное существование, высматривал утренние пейзажи, чтобы перенести их в свой роман Уже были описаны отдельные части города, когда он встретился у мечети с Психачевым и Экеспаром – Э, дорогой друг, доброго утра,- протянул руку Вистонов,- живем' – Живем' «Этим надо закончить главу,- подумал Свистонов – В следующей главе придется развернуть себя, передать токсовские холмы, увод Куку, знакомство с Психачевым» Тесто вполне поднялось – площадь романа, пейзажи и линии были ясны.