Но еще сильнее в творчестве обэриутов чувствуется воздействие жизни. Заболоцкий искренне воспринял начавшиеся социальные преобразования в стране. Как и тысячи русских интеллигентов, он поверил, что в дальнейшем их ход ускорится, страна придет к благодетельному социальному и экологическому преображению Поэт был увлечен энтузиазмом проснувшихся молодых сил, он сам был частью наивного молодого поколения, воспитанного трудовым народническим прошлым.
Введенский точно слушал другую сторону: тех, кто погиб на гражданской войне, тех, кто голодал. Слушал тех, кого гнали на Север и в Сибирь «преобразовывать» страну. Ужас сталинщины заворожил поэта, не позволял ему выйти из круга мыслей о том, что «мир зарезали, он петух».
«Два человека – Введенский и Заболоцкий, мнения которых мне дороги,- писал Хармс.- Но кто прав – не знаю». Хармс колебался между новой верой и старой, между утверждением бессмертия и гимнами в честь червяка. Но кому бы он ни подражал и от кого бы ни отталкивался, он всегда выходил на свой путь. «У человека есть только два интереса,- рассуждал писатель.- Земной: пища, питье, тепло, женщина и отдых. И небесный – бессмертие. Все земное свидетельствует о смерти. Есть одна прямая линия, на которой лежит все земное.
И только то, что не лежит на этой линии, может свидетельствовать о бессмертии. И потому человек ищет отклонения от этой земной линии и называет его прекрасным, или гениальным» 2.
Григорьев В. Словотворчество и смежные проблемы языка М., 1986. С. 182. «Смех смерти» – цитата из В. Хлебникова.
Хармс Д. Полет в небеса. С. 532.
16 В эстетике Хармса понятие красоты связано с идеей Неба (Бога) и с «уходом с прямой» (алогизмом). Только отклонение, отход от принятого, от практических целей создает искусство. Так полагал центр ОБЭРИУ – Даниил Хармс Его творчество – горизонталь над движущимися в противоположные стороны вертикалями эстетики Введенского и Заболоцкого.
«Приступить хочу к вещи, состоящей из 11 самостоятельных глав,- писал Хармс – 11 раз жил Христос, 11 раз падает на землю брошенное тело, 11 раз отрекаюсь я от логического течения мысли» (дневниковая запись от 6 мая 1931 года).
Между Христом, его жизнью и проповедями, и алогичным зигзагом догадок, откровений ставится знак равенства. В принципе такой подход не нов. Даже стар. В нем и состоит кредо христианства, изложенное Тертуллианом в трактате «О теле Христовом»: «И погребен он, и воскрес: это достоверно, так как невозможно». Но согласился бы Тертуллиан с той религиозной ветвью, которая бы выглянула из «невозможностей», созданных фантазией Хармса? Сложный комплекс идей создавал и своеобразные, чисто обэриутгкие жанры – «столбцы», «разговоры», странные «циклы» из коротких рассказов, сценок, миниатюрных пьесок – скетчей. Жанры текучне, где проза переходит в стихи, а костяком служат диалоги. Так построена «Лапа» Хармса, «Некоторое количество разговоров» Введенского. Свободное чередование пластов различно организованного текста напоминает синкретизм фольклорных вещей Это не случайное совпадение В глубине многих обэриутских текстов светятся далекие огни стародавних народных представлений о добре и зле. Такое оживание старины связано с расколдовыванием подсознания, что умели делать обэриуты.
* * * К моменту вступления Константина Вагинова в ОБЭРИУ у него была устойчивая репутация мастера стиха, тонкого ценителя искусства стока У пего вышли две книги стихов В издательстве «Прибой» готовился к печати ромап о литературной среде Петрограда – Ленин1рада «Козлиная песнь» Вагинов был на перепутье, когда появились обэриуты Менял НЭЕЫЬИ работы уходчл от стихов к прозе Вчесте с ними пересматривалось и отполс'тие к литоратурр, возникал вопрос, что делает ее современной.
!3 педа^яе-! прошлом Пг' лиев Сил} частником групкы ‹ Звучащая р IK вила», рукоъодил которой HjKo-ай Гумилев Ученика Гумилева – Еэгиног.а интересовало творчество в пограничных областях Свободный стих, где тоньше пластика образа, где из пространства про16 зы рождаются ритмы стиха Повесть, как бы считанная со страниц дневника Покойных дней прекрасная Селена, Предстану я потомкам соловьем, Слегка разложенным, слегка окаменелым, Полускульптурой дерева и сна.
То, о чем пишет Вагинов лепка из сна и природы, соединение воображения с первозданностыо материала,- такое любили обэриуты.
Как и автогротеск и иронию – привычные художественные средства Вагинова.
Он называл себя «поэтом трагической забавы». И ей посвящен второй роман Вагинова о писательской работе – «Труды и дни Св!1стонова» Книга создавалась в период особенной близости автора к ОБЭРИУ (что, впрочем, не помешало ему насмешливо изобразить в романе выступление обэриутов в Доме печати).
В книге текст и подтекст, серьезное и комическое объединяются в сложные фигуры Любимые автором «полускульптуры» из противополояшых материалов требуют внимательного чтения И чем суше стиль, чем меньше в нем сравнений, метафор, развернутых описаний, тем сгущенней авторская мысль в строке. Многое недоговаривается, усиливается роль детали и чуть заметного литературного намека.
Главный герой книги – писатель Свистонов. Фамилия, как видим, образована от слова «свист». В быту «свистеть» означает привиргть, сочинять небылицы. Таких сочинителей обычно называют «свистунами» Но вульгарный суффикс -ун- автор заменяет греческим, благозвучным -он- Фамилия переводится из низшего стиля в высший, сохраняя все же следы беспородности.
Книга о писателе с полугреческой фамилией названа «Труды и дни», в точности как знаменитый античный эпос о пахаре, часто пародируемый в литературе. Перед революцией с таким названием, ориентированным на филолога-писателя, выходил журнал. Многие из приемов Свистонова: переписывание фамилий с кладбищенских плит в свою рукопись, откровенный плагиат, бесцеремонное обращение с историческими фактами,- выглядят запоздалым вызовом корректному, несколько педантичному журналу ученых петербургских поэтов И все же Свистонов, несмотря на свою любовь к иронии и плагиату, нашел бы с ними общий язык. Из всех карикатур в романе он наименее карикатурен. Его образ несет авторскую идею о писателе Мастере, о самозабвенной преданности литературе, о полном подчинении себя бумажной странице Ничего карикатурного в такой идее не было.
Жизнь для Свкстонова состоит в извлечении из нее художествеяного эффекта Быть мо/кет, все в жизни лишь средство Для ярко-певучих стихов, И ты с беспечального детства Ищи сочетания слов Наверное, этот призыв Брюсова к поэту звучал для Свистонова слишком красиво Но общее правило о самоотречении, о постановке знака тождества менаду восприятием жизни и литературной работой Свистонов признал бы без всякой иронии.
Художественное самосознание проделало большую эволюцию в среде петербургских писателей за четверть века. Еще до революции пятого года в моде были художники-пророки. Но жизнь несла «неслыханные перемены». Алогичные и страшные формы общественного бытия: террор, казни, войны межгосударственные и гражданские, революционные перемены, кровавые и бескровные,- все это превращало кабинетное пророчество в пустое занятие.
Вытесняя поизносившийся образ поэта-идеолога, в предреволюционной литературной среде формировался миф о поэте-артисте, человеке вне партий, аристократе духа. Классическими героями этого мифа были – по крайней мере в Петрограде – Блок и Гумилев. Вариантом такого мифа, распространившегося и в советское время, для которого аристократ духа уже не подходил, стали представления о поэте-мастере. Их широко поддерживали и сторонники «формалистических» теорий в литературе.