Эмма твёрдо решила, что ни одна живая душа не узнает, неожиданным свидетелем чего она оказалась.
А раз так, почему бы не получить удовольствие от происходящего?…
Чувство вины и неловкости боролось в ней с любопытством, но схватка была неравной, и любопытство победило.
Эмма открыла глаза.
Склонив голову, Киллиан правой рукой неторопливо ослаблял ремни, что, перехлестывая предплечье, удерживали скобу протеза. От них на коже остались глубокие вдавленные следы, даже со стороны выглядевшие болезненно покрасневшими. Аккуратно убрав скобу на стол, Киллиан медленно провел рукой по культе, массируя, растирая кожу, разминая мышцы. Меж его бровей собралась складка, на челюсти заиграли желваки. Эмма, затаив дыхание, смотрела, как его длинные сильные пальцы постепенно скользят от локтя вниз, где гладкая кожа менялась на другую, рубцеватую. Она уже видела его искалеченную руку там, в больнице, и помнила вызов в глазах сбитого машиной Крюка. Он точно говорил тогда – ну, смотри! Вот он я, сломанный и изуродованный. Что скажешь на это?
Он словно ожидал увидеть на ее лице отвращение или жалость, только вот ни тогда, ни сейчас Эмма не видела в нем ни калеку, ни инвалида. Однорукий Капитан Крюк был одним из самых цельных людей, что Эмма знала. Да и самого Киллиана Эмма знала достаточно, чтобы понять, что сопливой жалости к себе он не примет. В этом они были похожи. Если она и жалела его, то отнюдь не так, как порой брезгливо жалеют увечных. Ей было жаль, что ему пришлось вынести столько боли. Он заслуживал лучшего. И это было еще одной причиной, почему Эмме не стоило подпускать его ближе. Ей не хотелось добавлять собственные шрамы к шрамам Киллиана.
Может, исчезни она из его жизни, со временем он забыл бы о ней? Да, наверное, так было бы проще для них обоих. Только вот слишком хорошо Эмма помнила его взгляды, – и те, что он дарил ей открыто, и те, которые, как он думал, она не замечала.
Нет, по своей воле он не отступит. Так хватит ли ей сил, способна ли она причинить ему вновь боль своим отказом?
Ловкие пальцы Киллиана меж тем неторопливо трудились над застежками и завязками его штанов. Эмма сглотнула ставшую вдруг вязкой слюну, оглядывая гибкое, ладное тело пирата. Под светлой кожей бугрились крепкие мышцы, говорящие о тяжелой работе, а не часах, проведенных в спортзале. Волосы на груди… Черт, те самые волосы, что, дразня воображение, виднелись в вечно расстегнутом вороте, обильно росли на груди, откуда узким ручейком спускались по мышцам подтянутого живота, а в районе пупка вновь разрастались, многообещающе прячась за поясом. Эмма смогла в этом убедиться, глядя на то, как постепенно расходятся в стороны клапаны штанов.
Эмма не единожды была на мужском стриптизе, и ей, несомненно, нравился вид загорелых, гибких, красиво двигающихся тел, избавленных от лишней растительности и блестящих от масла. Но кажущаяся удивительно нежной кожа с едва заметными в полутьме шрамами и гребанная «счастливая дорожка» пирата притягивали взгляд, точно магнит. Пылающие в жаровне угли бросали теплый отсвет, чуть дрожащие блики которого золотили его бледную кожу, смягчая линии и острые углы, придавая происходящему оттенок то ли волшебства, то ли полусна.
Черт побери… Все в нем, все эти твердые плоскости, все мягкие изгибы, каждый участок, каждый дюйм вызывали желание касаться его – руками, губами, языком… Видя его как никогда более открытым, вспоминая тот их единственный поцелуй, было так легко вообразить себе, каково это – прижаться к нему, заставить его раствориться в ее ласках, а после самой без остатка потеряться в нем.
Точно давая перерыв, Киллиан присел на свободный край стула, снимая сапоги, и Эмма задержала взгляд, залюбовавшись видом сзади. Широкие плечи, узкая талия, ложбинка позвоночника, рельеф мышц, перекатывающихся при каждом движении…
Вид портили только тонкие длинные шрамы, почти серебрящиеся на светлой коже. Зарубцевавшиеся много лет назад, они пересекали спину в нескольких местах, – где-то внахлест, где-то почти параллельно друг другу. Несколько секунд Эмма рассматривала их, и лишь затем поняла, что может оставить подобные шрамы.
Осознание было подобно ведру ледяной воды, выплеснутой в душу, и лишь усилием воли Эмма сдержала крик. Но ведь воображение не удержишь. Перед мысленным взором пронеслись короткие образы – худощавый подросток, свист кнута, кровавые полосы, расчертившие по-детски узкую спину, отчаянный крик… Эмма прикусила губу, чувствуя, как пощипывают уголки глаз от готовых пролиться слез.
Киллиан…
Какие еще тайны ты скрываешь за дразнящими усмешками и обаянием легкомысленного повесы?
Точно почувствовав что-то, мужчина поднялся со стула, запуская большой палец за край штанов и медленно стягивая их вниз.
Эмма не знала, было ли это ее собственным раем или адом на земле, потому что обнаженный Киллиан Джонс, несомненно, был самым восхитительно грешным образом, что Эмма видела в своей жизни. Она всегда была неравнодушна к красивым, подтянутым мужским задницам, а уж задница Киллиана могла возглавить ее топ-10, безоговорочно заняв сразу все призовые места. Пришлось сжать руки в кулаки, – так велико было желание как следует ухватить и сжать в ладонях крепкие ягодицы.
Но когда, собрав разбросанную одежду и аккуратно сложив ее на второй стул, капитан лицом повернулся к ванне, и, заодно, к Эмме, она поняла, что обтягивающие кожаные штаны пирата не врали, хоть и непростительно скрадывали то, что прикрывали собой.
Киллиан Джонс действительно был щедро наделен мужской статью. Причем так щедро, что Эмма невольно сжала бедра, чувствуя, как тепло, прежде собравшееся там, разгорается в самое настоящее пламя.
Ну разве это честно – наделять одного-единственного мужчину столькими неоспоримыми достоинствами?
Не подозревая о душевных терзаниях Эммы, – как, впрочем, и о ее присутствии в каюте, – Киллиан наклонился, касаясь воды кончиками пальцев, и, по всей видимости, найдя температуру приемлемой, выпрямился и аккуратно ступил в ванну.
Исходящая паром вода плеснула через край, когда мужчина неторопливо опустился и сразу же съехал пониже, откидывая голову на плавный изгиб подголовника и закрывая глаза. Места ему было явно мало, – чтобы погрузиться в воду по грудь, Киллиану пришлось согнуть длинные ноги так, что колени выглядывали над поверхностью. Напряженные черты лица его немного расслабились, и Эмма поймала себя на том, что любуется им.
Киллиан Джонс был просто бессовестно красив.
Вот уж действительно, пират, что легко крадет не только сокровища, но и женские сердца.
Эмма тихонько вздохнула. Она знала, что Киллиан пользуется своей внешностью так же, как это делала она сама, работая залоговым поручителем. За игривыми улыбками, кокетливыми взглядами и дразнящими намеками легко спрятать то, что происходит глубоко в душе. Большинству людей этого достаточно…
Но не ей.
И не ему.
В этом они были похожи. Еще одна галочка в графе общности, и таких галочек становилось все больше…
Чувствуя, как становится все более требовательной жаркая пульсация между ног, Эмма была уверена, что нет ничего более горячего, чем вид обнаженного Киллиана, но когда несколько минут спустя мужчина сел ровнее, она поняла, что ошибалась.
Взяв со стула чашу, Киллиан зачерпнул ей воду и, наклонив вперед голову, начал смачивать волосы, затупленным запястьем левой руки помогая себе намочить их со всех сторон. Всегда живописно взъерошенные, пряди быстро намокали, темнели, тяжелея и распрямляясь. Свет радужно дробился в стекающих струйках воды, напоминая россыпь драгоценных камней. Все еще держа голову наклоненной, Киллиан отставил чашу и на ощупь взял мыло.