Киллиан не мог винить ее за это. Только не ее. Только не он, что, потеряв свою первую любовь, так же закрыл свое сердце, точно спрятав его в рундуке Дэйви Джонса, и провел многие десятки лет в поиске возможности отомстить.
И все же, даже несмотря на боль возможной потери Эммы, он не желал Бэю зла. В его памяти тот так и остался подростком, что, отчасти из-за самого Киллиана, потерял сначала мать, а после и отца, малодушно пожертвовавшего ребенком ради проклятой силы Темного. Позволить себе разрушить еще одну семью Киллиан не мог. Какое бы решение Эмма не приняла, он смирится с этим. Смирится… но не отступит. Он останется рядом, будет всегда поблизости. Он станет тем, кем она захочет, – приятелем, другом, просто знакомым, – но не отступит. И, возможно, однажды…
Мечты манили его, как неудержимо влекут моряков песни сирен. И пусть он знал, что реальность окажется наполненной болью, противиться искушению было невозможно.
Закрыв глаза, он все еще мог чувствовать ее аромат, чувствовать ее присутствие, совсем рядом… Воспоминания и фантазия смешивались, дразня вспыхивающими в сознании жгучими образами, и тело, подчиняясь потоку мыслей, наливалось силой.
Киллиан представил, как Эмма подходит к нему. Встает на колени за спиной, запускает пальцы в его волосы, дразня мягкими, нежными касаниями… Он расслабится, поддастся ее ласкам, а после притянет к себе, не обращая внимания на плеснувшую через край ванны воду… Или же поднимется, встанет во весь рост, мокрый, обнаженный, возбужденный, ухмыльнется, оценивая ее реакцию на его наготу, бросая вызов. А может, разгоряченный, будет следить за тем, как медленно она скидывает с себя одежду, чтобы присоединиться к нему в ванне. А после скользит ладонью туда, где он хочет ее почувствовать больше всего…
Он ласкал себя, теряясь в жарких видениях, и, за секунду до того, как раствориться в коротком блаженном забытьи, он прошептал ее имя:
– Эмма…
……………………………
Эмма пришла в себя, лишь ощутив, как сильно она замерзла. Она не помнила, как покинула каюту, не помнила даже, скрывала ли звуки своих шагов, идя по палубе и спускаясь по трапу. Сколько времени она просидела в холодном салоне «жука» вот так, ссутулившись, будто откровение увиденного давило на ее плечи, и глядя сквозь усеянное дождевыми каплями лобовое стекло на видневшийся в просвете строений кусочек корабля с одинокой фигурой, прислонившейся к фальшборту? Наверное, немало, раз почти уже не чувствовала онемевших от холода пальцев на руках и ногах. Даже внутри будто все смерзлось, не давая вдохнуть полной грудью.
Мыслей было так много, но голова казалась странно пустой. Сжимая в ладони ключ, Эмма несколько раз пыталась, но была не в силах завести машину, в последний момент отводя руку от замка зажигания. Как она сможет ехать по городу, когда ее мысли так далеко? Как она сможет делать хоть что-то, когда вид обнаженного мужского тела будто выжжен на сетчатке ее глаз, а тихий стон ее имени так громко заглушает все звуки?
Эмма вновь почувствовала звенящее напряжение, такое острое, колкое, точно электрический разряд. Это было глубоко внутри нее, оно всегда было, что-то, чему обычно она боялась полностью дать свободу. Но сейчас, в охватившем ее смятении она вдруг всем своим существом потянулась к этому, выпуская на волю в отчаянной безрассудной попытке или сделать все хоть немного лучше, или окончательно разрушить.
Напряжение вырвалось, кольнуло кожу тысячью уколов, и, внезапно обратившись легкой нежностью, окутало тело теплом. Вспышка света заставила Эмму зажмуриться, а в следующую секунду, открыв глаза, она обнаружила себя в лофте. Магия, наконец выпущенная на волю, откликнулась на острое желание и перенесла туда, где Эмма могла побыть в одиночестве.
Взгляд рассеянно скользил по знакомой обстановке помещения, которое очень пыталось стать ее домом, но не могло. Это было пристанищем Эммы, здесь была ее комната, ее кровать, здесь жили ее родители, которые ждали ее, и все же здесь не было чего-то важного, что заставляло бы почувствовать себя дома.
От вдруг охватившего ее озноба Эмма вздрогнула всем телом и коротко всхлипнула, съежившись и обхватив себя руками.
Здесь не было того, кто заставлял ее почувствовать себя дома.
Спотыкаясь, Эмма бросилась в ванную комнату. Путаясь в застежках и слоях ткани, торопливо скинула с себя одежду. Старенький душ жалобно загудел, зашипел, прежде чем брызнуть на плечи нестерпимо ледяной поначалу водой, так, что дыхание перехватило. Лишь спустя несколько бесконечно долгих секунд вода стала сначала теплой, а затем горячей. Замерзшие пальцы на руках и ногах моментально отозвались болью, но Эмма стояла неподвижно, крепко зажмурившись, чувствуя, как упругие струи хлещут по плечам, и как, намокая, тяжелеют волосы.
События и эмоции последних дней, последних часов кружились бешеной каруселью. Ошеломленная, растерянная, она вновь пыталась собрать себя воедино, закрыть сердце, как делала это всю жизнь, но камни ее стен рассыпались пылью. И как теплый летний ливень смывает грязь, заставляя все вокруг сиять, так и сейчас, казалось, с ее души смывается все плохое, вместе с водой исчезая в сливе. Угасло раздражение после разговора с Нилом. Утихла досада на родителей с их слепым стремлением к воссоединению никогда не существовавшей семьи. Ослабла злость на саму себя за то, что все еще не могла признаться вслух. Ушло напряжение последних часов, эмоциональное, когда сердце сжималось в комок от боли за Киллиана, и сексуальное, что было неизбежно каждый раз когда она оказывалась слишком близко от него.
Эмма хотела этого. Впервые она так сильно хотела этих чувств от него.
Впервые она так сильно хотела этих чувств от себя.
Эмма стояла под тугими струями воды, которая буквально размывала ее стены слой за упрямо созданным слоем…
Завернувшись в теплое полотенце, она поднялась на второй этаж, в свою спальню. Кровать, шкаф, стул, на спинке которого скопилось уже слишком много одежды, крохотный письменный стол…
Губы тронула легкая улыбка.
Прежде, чем начать бегать, нужно научиться ходить. Теперь ее очередь сделать шаг.
……………………………
В рассеянном утреннем свете капитанской каюты Киллиан сидел, откинувшись на спинку стула. На столе перед ним лежала фляжка, которую он вытащил из кармана, наивно надеясь заглушить боль содержимым, фляжка, к которой он так и не притронулся. Ему удалось немного отвлечься, приводя каюту в первозданный облик, но сейчас мысли вновь грозили затопить его, как ураган беспощадно затапливает оказавшуюся в открытом море шлюпку.
Киллиан закрыл усталые, воспаленные после бессонной ночи глаза. Сможет ли он бросить все и вернуться к своей прежней жизни? К пути, которому он следовал долгие годы? Ему дважды удалось обратить боль в гнев в своем сердце. Сможет ли он сделать это в третий раз?
Но образ Эммы стоял перед его мысленным взором, и, пока была жива надежда на то, что она выберет его, он не отступит.
Когда Киллиан открыл глаза, первое, что он заметил – сложенный вчетверо лист бумаги, которого прежде там не было.
Сердце забилось чаще. Боясь того, что там может быть написано, но еще сильнее страшась опоздать, он потянулся за запиской.
Всего одна строчка. Торопливые, округлые, чуть неровные буквы.
«Киллиан, пожалуйста, не уезжай. Э»
Киллиан Джонс закрыл на мгновенье глаза и улыбнулся, крепко сжимая в руке письменное подтверждение того, что даже пират может надеяться на его собственное Долго и Счастливо.