Всплывают русские берега… Вот и Архангельск-город.
Сгремели якоря, опустились паруса.
На горе стоят, как век стояли, башни Гостиного двора. Под горой сидит, как век сидела, булочница Аграфена. Теперь-то она зорко глядит в руки приезжим морякам: не сунет ли кто ей денег в булки.
Иванушко тоже своё дело правит: у мамы булку купит, в трактире чай пьёт, на маму глядит.
И в последний раз как булку купил, суёт матери в корзину всё, сколько есть, — сто рублей. А старуха в кошельке роется, будто сдачу ищет, а сама глаз от рук покупателя не отводит.
Как он те деньги пихнул, она, даром что старая была, за руки его схватила и впервой, наверное, тихонько так сказала:
— Ваня, Ваня, Иванушко! Сынок мой!
А бабы кругом — женский глаз зоркий, бабье ухо чуткое — увидели-услыхали, заголосили на весь берег.
Ване бы не бежать, а он побежал.
Да куда там! От себя не убежишь. Остановился тут же. Молчит. На бабий крик пристав появился.
— Что случилось? Грабят кого?
Аграфена тихонько говорит приставу:
— Что ты, не грабитель это, а мой сын. Он мне сто рублей подарил. Он двадцать три года терялся. А я двадцать три года ждала. Веришь ли — сын вернулся!
А Ваня молчит. Как бумага белый: не понимант ещё — простит его мать или нет, что он её ослушался, в слезах одну на годы оставил.
И все замолчали.
А по рынку, по пристаням весть полетела, что Аграфена сына нашла. А она ждёт и смотрит, смотрит и ждёт.
Тогда Ваня пал матери в ноги:
— Маменька, я твой сын! Прости, не губи меня! Без тебя не живу и с тобой остаться не могу: у меня в Дании жена и трое сыновей. Вот тебе все мои деньги — пятьсот рублей. Возьми, только отпусти!
Аграфена слезами залилась:
— Мне не деньги — мне сын дорог. Я без сына двадцать три года жила. Я о сыне двадцать три года плакала…
Заплакал и Ваня:
— Мама, пожалей своих внучат! Пропадут они без отца…
Заревели в голос и торговки:
— Аграфена Ивановна, отпусти ты его!
Аграфена говорит:
— Ладно, Ваня, я прощаю и отпускаю тебя. Только дай ты мне слово, что на будущий год сам приедешь и старшего внука мне на погляденье привезёшь.
Ваня слово своё сдержал. Привёз на другой год старшего сына. Аграфена внука зимовать оставила:
— Я внучонка русской речи, русскому обычаю научу.
Не стал Ваня с матерью спорить. Исполнил волю её: уехал в Данию один.
Пожил мальчик у бабушки год и уезжать не захотел.
А тут Ваня привёз среднего сына.
И этот остался у бабки, не пожелал лететь из тёплого русского гнёздышка.
Тогда приехала жена Ванина с младшим сыном. И полюбилась кроткой датчанке мужнева мать.
— Ваня, Ваня, — сказала, останемся тут! Здесь такие добрые люди.
Аграфена веселится:
— Вери гуд, невестушка. Где лодья не рыщет, а у якоря будет
Аграфенины внуки-правнуки и сейчас в Архангельском городе живут, на родном бережку, на Руси-матушке.
Только с тех пор по имени Вани, который мальчиком в Данию бегал, и фамилия их — Датские.