Тут слышу шаги. Опять эти, идут уже толпою, говорят громко:
- Ты чего Андроша, какие здесь черти? Да я всех местных доходяг знаю, с бухла каких глюков не поймаешь? Сейчас поглядим, кому это не спится в ночь глухую? - Это Петька наш говорит и храбрится. Меня увидал, кричит:
- Эй, земляк, ты черта здесь не видел?
- Чёрта? Вы сами черти! Я ведь за вами, дети мои, пришел из глубины земной. За дела ваши. - Тут я встал и сатанински захохотал, протянув руки к Петьке.
- Мама, - Андрон друг Петькин, упал. И вставать уже, по всей видимости, не собирался.
- Ой, бля, мать твою, богородицу, хрень какая, - бормочет Петька, а сам из кармана пистолет вытащил и в меня ба-бах. Стреляет скотина.
А мне, что? Дыркой больше, дыркой меньше.
- Сволочь, ты Петька, вот возьму тебя сейчас за жопу и в реке утоплю, - говорю я офонаревшему Питеру и протягиваю к его носу свою костлявую руку.
- Мамочки, - шепчет Петька и нажимает на курок пистолетный. А там щелчок, нет патронов. Была пара, так больше для форсу, нежели для дела. - Ой, - смотрит на пистолет. Потом посмотрел на мои пальцы, протянувшиеся к его горлу, и... обмочил свои штаны. При свете луны хорошо видно, как на его брюках расползается мокрое пятно.
Я тоже смотрю на мокрые Петькины штаны, потом на свои собственные пальцы:
Тонкие костлявые. Ногти черные, по краям каемка зеленая, местами обломанные. Нормальные ногти. Для зомби конечно. Тут слышу, упал Питер, внучок Романихинский, сомлел бедняга со страху то. Ну, - думаю, - пускай полежит, отдохнет с другом своим.
А наутро съехали гости незваные, только их и видели.
Стоматология
Интересное существо «русский зомби». Пока был человеком, жил как-то всё легко, ни о чем не задумывался, внимания на себя не обращал, и никому до меня дела не было, особенного. Не в том, конечно смысле, что совсем-совсем никому. Пока мальцом был, родители там, друзья были. Правда, родители мои, к моему восемнадцатилетию, ушли в мир иной. Пусть земля им будет пухом. Грустная история, но не будем здесь об этом.
Перед армией работал техником-мотористом на МТС, люди, всё, вокруг были. Не до себя как-то было. Утром встал, ополоснулся и на работу. Вечером пришел, поужинал. Кто из моих корешей в кино там, или на танцы. А я все больше за книжками сидел, хотел в институт поступить. Потом в армию ушел. Два года пролетели как миг один. Всякое было и хорошее и плохое. Приехал, не успел оглянуться вокруг, что тут и как, как стал зомбаком*.
То ли «Старая с косой», была пьяной, то ли попросту дурой, но умереть у меня не получилось. И заместо домовины и спокойного места, по ту сторонку света, пришлось мне жить в своем сарайчике. Сделать в нем ремонт кой-какой, крышу перестелить и обзавестись завалящим телевизором.
Люди поначалу сторонились меня, не доверяли. Насмотрелись тупых ужастиков про американских зомби, и давай на меня кидаться. Кто с кольём, кто с поленом. Нет, а мне такое, ни в жизнь, не вперлось счастье.
Я им по-русски говорю, - мол, Ваня я, свой, чего же вы на меня кидаетесь, как на плешивую собаку? Что я вам сделал?
- Ты, - говорят, - есть зомби. А зомби людей едят, детишек крадут и женщин обижают.
Я говорю, - окститесь православные, на кой мне фиг вас лопать? Я вообще ничего не ем. И не сплю. А насчет детишек, так еще подумать надо, кто кого здесь более достал? - По первой, меня местные мальчишки очень уж сильно обижали. То камнями швыряться начнут, то собак науськают. Очень уж мне сильно от пацанят доставалось. Пришлось, конечно же, меры предпринять. Нарезал пару веток крапивы, ну и споймал самых отпетых, угостил горяченьким. Но я же в меру, чтобы не баловали.
- А женщин обижать? Да вы с дуба рухнули, уважаемые сельчане. Вы на Катьку, тьфу, Катерину Миловну посмотрите. На ее девяносто три кэ-ге, с гаком.! Такую забидь? Хотел я бы посмотреть на этого обидчика? И вообще я женщин люблю, то есть любил, черт, запутали вы меня, дорогие мои односельчане...
После, как-то всё устаканилось, само собою. Люди поняли, что я им не враг, а местами очень даже и друг. Стал общаться с народом, то тут подмогну, то там. Свои как-никак, хоть я и нелюдь. Как сказал батюшка, наш местный, отец Сименон, - я Ваня, есть сущность, не мертвая и не живая. Но, духовная и потому не понятная. То есть «третья ипостась», в мире живых и мертвых.
Ежедневно бывая среди людей, особенно среди баб наших местных, даже вернее будет сказать, «вращаясь в кругу местного женского общества», я стал особенно следить за своей внешностью.