Василий уже намеревался было нырнуть обратно в теплый кубрик, но в это время приоткрылась дверь рубки. Узкая полоска света легла на палубу. Сразу заблестели лужицы. Будто огоньки в них распустились и расцвели.
Огоньки...
Василий камнем слетел по трапу в кубрик, хотел прокричать, что он придумал, как разведать батареи белых, и осекся: Вишневский писал, а Ефим Гвоздь, недавний друг, сейчас был врагом.
Насчет врага — перехватил, конечно... Только и не друг больше!
С кем же поделиться мыслями?..
Это поет Попов. Он припал к своей ненаглядной гитаре и нежно перебирает ее струны. Может, его позвать? Он человек душевный...
— Чего глаза таращишь? — басит Макар Петрович.
Василий наклоняется к его уху, шепчет, обдавая горячим дыханием:
— Придумал, Макар Петрович, ей богу, придумал!
Макар Петрович выслушивает его до конца, закручивает ус, хлопает по плечу и подталкивает к трапу.
— Спаровались старый да малый, — бубнит Ефим Гвоздь.
На него сердятся и не отвечают.
А под утро неожиданно заговорили батареи белых. Орудийные вспышки выхватывали из темноты клубящиеся серые тучи.
Что за муха офицерье укусила?
Всматривались моряки в ночь, гадали, из-за чего всполошились белые, и не придали значения тому, что нет на мостике Маркина, что не хлопочет на палубе Макар Петрович, что один Всеволод Вишневский стоит у своего пулемета.
Что же встревожило белых?
Офицеры много раз говорили своим солдатам, что ночь — излюбленное время красных, что нападают они преимущественно ночью. И только потому, что плохо вооружены, но зато переполнены злобой. Всех, у кого погоны на плечах, уничтожают!
В ту ночь на посту наблюдателя стоял солдат Плотников. Шел ему двадцать девятый год, за плечами были четыре года германского фронта. Осточертела Плотникову война, многое он понял за это время. Но верил офицерам — привык верить.
Вот и стоял солдат Плотников на посту, мок под дождем. Он и увидел на реке чуть приметный мерцающий огонек. Вгляделся... Точно, огонь!
Доложил офицеру. Тот приказал усилить наблюдение, поднял солдат боевой тревогой.
Огонек все ближе и ближе. Точь-в-точь крадется кто-то.
— Красные! — обожгла догадка.
— Огонь! — крикнул офицер.
Тоскливо воя, понеслись снаряды. Вздрогнула Волга от взрывов.
А огонек горит!
Скорострельность полная. Пар валит от солдат, работающих у пушек. Матерятся офицеры, ругают артиллеристов за то, что не могут попасть в корабль красных, который, будто дразня, подмигивает желтоватым глазом огонька.
И тут Плотников разглядел:
— Лодка это, ваше благородие!
Верно, лодка. Самая обыкновенная лодка, каких полно в каждой деревне. Плывет она по течению, а на сиденье — фонарь.
Обманули красные!
Обидно офицеру, стыдно за свой недавний страх. На ком бы злобу сорвать? На глаза попался солдат Плотников.
Хрясть ему по зубам!
От крови солоно во рту, она течет по подбородку. Но солдат Плотников не смеет ее вытереть, он тянется, не мигая смотрит на офицера. Офицер брезгливо вытирает кулак полой шинели.
Под утро пришли на корабль Маркин, Макар Петрович и Василий. Пришли мокрые до нитки, но радостные, довольные.
— Ефим Гвоздь! — зовет Маркин.—Учись у воен -мора Никитина, как нужно служить революции. И голова цела, и белые открыли свои карты! Ясно тебе, что получается, если у человека в голове мозги?
— Так, товарищ Маркин, Васька все время около Вишневского трется,— тараторит Ефим. — А что для Вишневского капелька мозгов? Дал Ваське — у самого убыли и незаметно, а тот сразу в адмиралы попер!
В голосе Ефима только искренняя радость. Матросы это чувствуют и одобрительно хохочут.
— Тогда ты тоже потрись около Вишневского, — советует Маркин.
— Я бы всей душой, да он на меня после тех глупых слов волком смотрит.
Нет, Вишневский не злопамятен. Он хохочет и тычет Ефима кулаком в бок. Помирились!
А немного погодя Ефим уже зудит в кубрике:
— И не отпирайся, Макар Петрович: не с Васьки, а с тебя спрос. Кто такой Васька? Салажонок. А ты? Ты — боцман флота его императорского величества. Величина! Тебе по штатному расписанию полагается быть человеком хозяйственным. Ты же, как купчик подгулявший, добром раскидываешься. Лодка-то народное добро или нет? По всей строгости революционных законов мы обязаны беречь ее как зеницу ока, а ты что сделал? Такую хорошую лодку белякам подарил! Ей богу, я бы на месте ихних генералов завтра же прислал тебе Георгиевский крест. За помощь, так сказать.