Опускает винтовку Миша Хлюпик. Что-то неразборчивое гудят военморы.
Вишневский тоже снимает бушлат и фланелевку, аккуратно укладывает их на высокую сочную траву. Выворачивает карманы и становится рядом с Ефимом. За ним шагает Никитин.
Маркин уже понял, что переборщил. Почему матросы не могут 'пользоваться энциклопедией, которую буржуй купил на деньги, украденные у народа? Почему можно забирать у буржуев землю, заводы, фабрики, вот эти самые пароходы, но нельзя трогать книги? Даже нужно это сделать, если на пользу делу!
Понял Маркин свою ошибку, но все еще не может собраться с силами, чтобы признаться в ней.
— А мое мнение, товарищ комиссар, что перегнул ты палку, — говорит Макар Петрович. — Мародерами зря обзываешь. Бравые военморы! Ежели за каждую ошибку выгонять человека, то я тебе сегодня к вечеру корабль очищу: уложил конец не так, плохо пролопатил палубу, нет молодецкого вида — пошел к чертовой матери!
Будто плотину прорвало. Все орут, размахивают увесистыми кулаками.
Маркин подымает руку, требуя тишины.
— За науку спасибо, — говорит он и даже кланяется.— Приказ свой отменяю, но граммофон на корабль не приму.
— Да пропади он пропадом! Я его, товарищ Маркин, одним ударом на щепочки разберу! — моментально соглашается повеселевший Ефим.
— Нет, отнесешь с Вишневским обратно. Чтобы никто не мог сказать, что мы грабим. Честь революционера — превыше всего!
Не сказал — отрезал...
Граммофон отнесли и даже поставили на прежнее место. .
Рядом с граммофоном положили расписку: «Дана сия расписка в том, что для нужд революции изъята энциклопедия в количестве 21 том. Указанная будет использована для просвещения личного состава Волжско-Камского отряда флотилии. Знания народу!»
Дальше — подпись Маркина, печать и дата.
Когда Вишневский и Гвоздь вернулись, корабль уже был готов отойти от берега. Оказывается, рыбак предложил пройти не фарватером, а обмелевшей воложкой. Ее промеряли, обследовали и признали пригодной.
«Ваня Коммунист» по-прежнему головной. За ним идут остальные корабли. Остались миноносцы
и два тральщика. Тральщикам задача: вновь сделать Каму судоходной.
— А это что у вас за штуковины? — спросил рыбак, когда корабли вышли в основное русло, и ткнул пальцем в сторону миноносцев.
— Тоже корабли. Миноносцами называются. По приказу самого товарища Ленина пришли с Балтики, — не без гордости ответил рулевой.
— Не врешь? Не аглицкие?
Рулевой обиделся, а Маркина заинтересовал вопрос рыбака:
— Почему, папаша, думаешь, что они английские?
— Белые нас стращали, дескать, к ним вот-вот аглицкая подмога кораблями прибудет... Может, вы ту подмогу и перехватили?
Матросы хохочут. А Маркин задумчиво потирает лоб и молчит...
ТОЛЬКО ВПЕРЕД!
Только осталось минное поле за кормой — вернулись из разведки катера-истребители. Командир доложил Маркину:
— За тем мысочком встретились с разведкой Красной Армии. Предупреждает, что белые укрепились, установили батареи. А где — точных данных нет.
Опять остановка!
Злится Маркин, ругаются военморы, пытаются узнать подробности, но командир катеров-истребителей больше ничего не знает, психует:
— Чего пристали? Завели чертов порядок: и с катеров не сходи, и береговую обстановку знай! А откуда мне знать? Дядя мой у них генералом?
— Сам в разведку пойду, — решает Маркин.
Отговаривать Маркина от разведки — только себе кровь портить. Поэтому не противоречат матросы. Лишь Вишневскому многозначительно показывают глазами на комиссара. А тот взял винтовку, засунул за ремень две гранаты-бутылки, и готов. Долго ли моряку собраться?
Прошли по безлюдным улицам деревни, в которой размещался штаб красноармейской части, миновали охранение, расположившееся за околицей. Дальше — широкий луг, прорезанный неглубоким оврагом. На его склонах редкие и тощие кустики.
А за лугом — желтоватая стена сосен, настоящий сосновый бор.
Где же позиции белых? Хотя бы маленький след окопа. Хотя бы один кол с обрывком колючей проволоки-
Но враг притаился. Где-то здесь, близко. Вон воронки от разорвавшихся снарядов. Земля в них еще влажная, значит, разорвались снаряды или сегодня утром, или вчера вечером.
Может, за оврагом притаились? Или врылись в землю меж корней сосен?
Все может быть...
— Ни черта, Всеволод, не видно, — ворчит Маркин.