- Да уж, будь проклята эта война - мы вынуждены брать на работу детей. У тебя муж на фронте?
- А где же ещё?
- Не буду, Варвара Ивановна, ходить вокруг, да около: дело не очень хорошее. Невнимательность твоего сына стала причиной гибели военного самолёта и пилота. Вы понимаете, что это значит?
- Да что вы такое говорите?! - бледнея, улыбается, Варвара Ивановна. - Лётчик погиб из-за моего сына?! Вы, товарищ директор, похоже шутите?
- Какие уж тут шутки! Твой сын, не знаю - умышленно или не умышленно, передержал в серной кислоте партию корпусов бензонасосов, используемых в двигателях самолётов. В результате в корпусах образовались микротрещины, ставшие причиной гибели самолёта. Твой сын - преступник. Он должен понести заслуженное наказание.
- Господи, да он же ребёнок совсем! Как же так? Вы же понимаете, что он сделал это не специально, а по неопытности?
- Мальчика твоего, конечно, жалко. Если попадёт в НКВД - он пропадёт. Это ясно. Но выход есть. Ты должна взять вину на себя, а твой Ваня должен исчезнуть.
- Как это - исчезнуть?
- Я имею в виду - уехать далеко и надолго: скажем, записаться добровольцем на фронт.
- Ой, да кто ж его на фронт пустит?
- Пустят. У меня есть кое-кто в военкомате. Послушай, Варвара Ивановна, если хочешь сберечь сына - нужно сделать так, как я сказал. Звонить военкому?
- Честное слово, я как будто во сне, ничего не соображаю, - говорит Варвара Ивановна. - Коли по-другому нельзя, то я согласная,
Когда Самоверова уходит, Прокопий Петрович достаёт из сейфа, где совсем недавно лежали деньги, много денег, початую бутылку коньяка и пьёт из горла махом всё содержимое. Хмель ожидаемо дурманит голову, Прокопий Петрович опускается на колени и, рыдая, умоляет кого-то о прощении.
- Прости меня, прости! Слаб я, слаб.
0x01 graphic
И вот боец второй ополченческой роты Первомайского района города Москвы Ваня Самоверов лежит, на верхнем ярусе двухъярусной кровати, уставившись в близкий потолок. Он со страхом ждёт сигнала "подъём". Вчера, во время строевых занятий, под дождём и снегом он простудился и теперь его знобит. Он ощущает постыдную слабость, которая может не дать ему, как всем, подняться. И вот звучит команда:
- Рота подъём!
Скрепя зубами, Ваня буквально заставляет себя перевалиться на бок. Он падает на плечи бойца с нижнего яруса.
- Самовар, совсем, что ли охренел?!
- Прости, - шепчет Ваня, облизывая сухие губы. - Что-то мне не по себе.
- Кончай дурку валять. Бежим строиться, а то из-за тебя всем влетит.
Хватая с вешалки шинели и шапки-ушанки, ополченцы выбегают на улицу в январский холод и темень. У Вани шинелька узковатая. Он влезает в неё с трудом. От боли в мышцах рук прошибает слеза. В голове одна мысль - не упасть! В строй он встаёт последним. Тотчас следует команда:
- Рота, равняйсь! Смирна! Вольна!
Сейчас должны распустить на помывку и завтрак. Ваня надеется за это время прийти в себя, согреться чаем. Но вместо этого вновь звучит команда:
- Равняясь! Смирна! Вольна! Слушать всем внимательно, что скажу, вопросы не задавать. Ополченцы, по хорошему, нам надо бы ещё немного поучиться, но Родине нужны солдаты на фронте, поэтому...
Командир роты говорит что-то ещё. Но Ваня плохо разбирает смысл слов. Он полностью сосредоточен на себе: ему кажется, что у него распухла голова, а уши забиты ватой.
По команде рота разворачивается направо и начинает движение. Ваня видит только спину идущего впереди. Издалека доносится голос:
- Самовар, ещё раз на пятки наступишь, в глаз получишь.
- Прости, я нечаянно.
Оказавшись в кузове тентованного грузовика зажатым между двумя бойцами, Ваня согревается. Он ощущает запах махорки. Это курит сосед справа..
- Дай, курнуть, - просит Ваня.
- Ты же не куришь.
Ваня смотрит товарищу в глаза и тот сдаётся:
- Ладно, затянись пару раз.
Ваня втягивает в себя обжигающий дым. Кажется, вовнутрь ему залили кипяток. Он заходится в кашле, и с каждым кхыком у него звенит в голове. После второй затяжки, давшейся Ване значительно легче, к нему приходит понимание, что он непременно поправится и, действительно, через короткое время он чувствует себя здоровым, как будто ничего и не было.
- Братцы, интересно, куда нас везут? - повеселевшим голосом спрашивает Ваня.
- На фронт, куда же ещё,- отвечает ему кто-то.
* * *
- Андрей Иванович, товарищ генерал! - только и успевает произнести сержант Трушкин, и от толчка в спину скатывается вниз по ступенькам на земляной пол блиндажа. На месте сержанта образуется мощная фигура командующего Калининским фронтом генерала Конева. Несколько секунд внимание командующего отвлечено неловкими кульбитами сержанта. Однако и этого, выигранного хитрым Трушкиным времени, оказалось достаточно на то, чтобы медсестра Нина сиганула за занавеску, а генерал Ерёменко застегнул на все пуговицы китель и встал по стойке "смирно".
0x01 graphic
Бросив сержанту через плечо:
- Пшёл вон отсюда! - командующий подходит к столу, и усаживается за стол, хрустя маскхалатом.
- Здравия желаю, товарищ командующий, - говорит генерал Ерёменко.
- И тебе не хворать. Садись. Ты здесь один? - командующий косится на занавеску.
Ерёменко глотает слюну:
- Так точно, одни.
Командующий носом втягивает в себя воздух.
- Женским одеколоном пахнет.
- Буквально перед вами медсестра заходила, укол делала.
- Гляди, Андрей Иванович, твои шашни с медперсоналом до добра не доведут.
- Может, с дорожки перекусишь? - увиливает от ответа Ерёменко.
- Не сейчас, - говорит командующий и выкладывает на стол две огромные, как гири, ладони, сжатые до синевы в кулаки.
0x01 graphic
Лицо генерала Ерёменко становится предельно серьёзным. Он всем телом подаётся вперёд.
- Слушаю, Иван Степанович.
- Я только что от папы. Если в ближайшую неделю не возьмём Ржев - нам хана. Папа обещал к стенке поставить. Что-то мне подсказывает, что на этот раз он своё обещание сдержит.
Ерёменко через нос, по-лошадиному, втягивает воздух:
- Они что там издеваются?! - говорит он звенящим голосом. - Ты товарищу Сталину обстановку доложил? Сказал, что у немцев пятикратный перевес в живой силе? Что укрепился он не знамо как, а перед нами сплошные болота и чистое поле со снегом по горло. Ты сказал ему, что за два месяца беспрерывных атак трижды сменился состав полка? Людям приходится идти по трупам своих же товарищей. Разведка сообщает, что немцы сходят с ума от того, сколько они наших положили! Ты понимаешь, гады сидят в тепле, бьют нас, как в тире и сходят с ума! А у нас после последнего наступления в ротах по десять штыков осталось?
Командующий со всей силы бьёт кулаком по столу:
- Остынь, Андрей Иванович. Товарищ Сталин в курсе всего, но есть приказ - взять Ржев, и другого не будет.
- Это - конец, - обречённо шепчет Ерёменко.
- Погоди каркать. Мне удалось заполучить тридцать пятую танковую бригаду, а также стрелковый полк, плюс две батареи. Техника и люди уже разгрузились и направляются на твой участок.
- И что со всем этим я буду делать? Артиллерия ладно - сгодится. А утюги мне зачем? Они и ста метров не проедут - в снегу увязнут, а мины?
- Танки никому ещё не мешали. А пробиваться будем пехотой.
- Смеёшься? Немцы каждый метр перекрёстно простреливают. У них доты, дзоты, противопехотные мины через шаг. Хочешь ещё один полк здесь положить?
Командующий фронтом брезгливо морщится:
- На этот счёт есть решение.
- Чьё?
- Моё. Сюда доставлены три роты ополченцев: необученный молодняк, ружей не держали.
- Этого ещё не хватало: зачем?
- Используем их для разминирования коридора наступления. Следом пустим кадровые части, плюс мощная артподготовка - должны прорваться.
Генералы смотрят друг на друга. Первым отводит глаза Ерёменко. Командующий зло говорит: