— Нет, — отвечал равнодушно Б**. — Настоящий его товар очки, — понятно дешевые. Покупают в немецких колониях, которых тут, по большой дороге, много. А трубы только для важности. Я их видел. Старая дрянь, которая может быть и годилась еще на что-нибудь в начале прошлого века, а в настоящее время гроша не стоит… Надо, однако сказать, чтоб его турнули отсюда, потому что за этим народом некому тут смотреть. Пожалуй, стянет что-нибудь… У нас тут бывали случаи…
— Вы не глядели, однако, в его инструменты?
Он только пожал плечами.
Дня два после этого, в ясную, звездную ночь, я сидел, погруженный в мысли, на краю довольно крутого спуска, и в голове у меня бродил один из тех интересных вопросов, к которым Б** относился с таким высокомерным пренебрежением. «Как все старо! — думал я, — и как незыблемо, вечно! Один только я, если верить ходячим воззрениям, тут пришелец и гость, — со вчерашнего дня! Но если правда, что я так нов и что меня до моего рождения вовсе не было, то отчего все существо мое так упорно отказывается поверить этому, кажется столь простому, факту? И отчего это начало жизни, если оно действительно было началом, не дало мне ничего такого, что можно бы было назвать сознательно незнакомым? Весь умственный рост мой, все первые впечатления, все развитие — были по-видимому не больше как припоминание. А между тем есть все-таки нечто, что я не в силах припомнить…»
Легкий шорох вывел меня из размышления. Я оглянулся и вдруг заметил, что я не один. В трех шагах от меня, на поваленном пне, сидел разносчик. В потемках нельзя было хорошо разглядеть лица, но, не взирая на то, я сразу его узнал.
— Как это вам удалось подойти так неслышно? — спросил я дивясь.
— Вы были углублены в ваши мысли, Herr Сарitain, — и не заметили, что я давно уже тут.
— Однако ведь вы недаром уселись возле? Чего вам нужно?
— Очень немногого. Давеча, когда я вас встретил, мне показалось, что вы нездешний, и я желал бы прежде всего удостовериться: прав ли я в этой догадке.
Я отвечал утвердительно.
— Естественно, стало быть, предположить, что вас привела сюда любознательность?
— Да, мне хотелось видеть обсерваторию.
— И конечно еще что-нибудь? Я разумею объект той науки, для целей которой она существует.
(«Что за черт! — думал я. — Он кажется не мужик?»)
— Опять-таки да; но зачем вы все это спрашиваете?
— Так; я уверен, что gnädige Herr остался не удовлетворен тем, что он видел.
— Верно, только вот видите ли, господин, как вас зовут?
— Ширям, — или проще: Ширм.
— Господин Ширм, вы мне не отвечали еще на мой вопрос: чего вам нужно?
— A вот я именно и веду к тому. Мне хочется показать вам то, что для вас существенно интересно, и чего вы не видели здесь, да может быть и нигде не увидите.
— А дальше?
— Дальше, я бы желал убедить вас, господин капитан, что инструменты мои гораздо лучше всех здешних.
Я усмехнулся.
— Почему же вы это думаете? Вы разве глядели в здешние?
— Нет, но глядел в другие, не хуже здешних.
— Но вы не астроном. Что же вас заставляет думать, что вы в состоянии оценить достоинство астрономических и инструментов?
— Долго вам объяснять, а гораздо короче вот инструмент (он вынул из сумки весьма небольшого размера, подержанную зрительную трубу и приладил ее): удостоверьтесь. Ночь, небо ясно и возле нет ни души, никто нам не помешает.
— «Нам», говорите вы?
— Да, потому что без моего содействия вы не много увидите. Нужна известная подготовка глаза, чтобы пробудить из обычного оцепенения его зрительную способность; но это очень простое, несложное дело, требующее от вас только маленького терпения. Впрочем, если вы опасаетесь…
— Нет; только я должен знать приблизительно, в чем состоит ваше фокусничество. Потому что ведь это фокусничество?
— Gnädiger Herr! Вы меня обижаете.
— Ну да уж там как угодно. Извольте объяснить, что вы желаете со мной делать, или оставьте меня в покое.
— Да ничего же, совсем ничего особенного! — уверял он вкрадчивым голосом. — Просто вы сядете поспокойнее, так чтобы неудобство позы не развлекало внимания и не заставляло вас во время опыта переменять положение; а я буду поддерживать инструмент, чтобы руки ваши не уставали — вот так… (Он обнял меня за плеча и приставил к глазам моим свою зрительную трубу). Направьте сами куда угодно.
Я стал наводить инструмент на одну из звезд в хвосте Большой Медведицы; но прежде чем я успел это сделать, Ширм вмешался.