Варан сидел за столиком отцовской харчевни, а Кешка, четырнадцатилетний парень, нанятый родителями на место Варана, стоял напротив с подносом и смотрел с восторженной завистью.
– Знать всякая приходит на них поглазеть, кто поотчаяннее – так и покататься. В камне, знаешь, ходов – до Шуу. И под водой, и над водой, а есть совсем сухие…
– А как же змейсы в сухих ходят? – спросил Кешка.
– Змейсы вообще не ходят, – сурово заметил Варан. – Они плавают… Некогда мне, – он позвенел монетками в кожаном кошельке. – У меня ночная вахта сегодня.
До ночной вахты оставалось еще несколько часов, но Варану надоело врать. Он попрощался с матерью, потрепал по загривкам малявок и быстрым шагом занятого человека двинулся к берегу – купаться.
– Эй, парень!
Варан продолжал идти. Мало ли парней ходит по улицам в сезон; остановился, когда дорогу заступили двое. Один – ровесник, низкорослый и смуглый, но по виду явно не горни. Другой – взрослый, и при одном взгляде на него Варану сделалось страшно.
– Чего не оглядываешься, когда зовут? – начал молодой.
– Откуда мне знать, что меня? – огрызнулся Варан.
– Пошли. Дело есть.
– Я спешу.
– На дно успеешь, – краешком рта заметил взрослый. – Идем… торопыга.
У него были выгоревшие светлые брови и равнодушный, как удавка, взгляд убийцы.
Харчевня отца осталась далеко позади. Приметное место… И парень приметный… На улице полно народу, а ведь не убежишь. Патруля поблизости нет, а и был бы – ничего не успеешь объяснить. Не такое сокровище парень-поддонок, чтобы по его милости гостей тревожить…
– Что вам надо?
– Там расскажем, – сказал светлобровый уже с раздражением. – Ну что, пойдешь добром – или сразу в мешок тебя?
Далеко, на материке, о котором рассказывали Варану плотогоны, человек может убежать и затеряться. А с Круглого Клыка бежать некуда.
Варана привели в бухту, уставленную купальнями, как праздничный стол – стаканами. В купальнях – простых, и вертящихся, и с фонтанами – резвились, ни на что не обращая внимания, холеные заморские гости. Плавали почти нагишом, бесстрашно подставляли шкуру солнцу, ныряли с вышек и катились по деревянным желобам на скользких ковриках. Ели и пили тут же, в плавучих харчевнях; Варану стало страшно жаль себя. Люди живут и любят жизнь, а он, Варан, может быть, видит небо в последний раз. За что?!
– Садись в лодку, – сказал разбойник по-прежнему уголком рта. В том, что это именно разбойник, сомневаться не приходилось.
В лодке уже сидел еще один, плечистый, совершенно лысый. И рядом с ним, скорчившись и обхватив живот, – Варанов знакомый, молодой рыбак Гелька, в сезон обносивший купальни жареными улитками.
Смуглый подросток оттолкнул лодку от причала. Остался на берегу. Быстро зашагал прочь.
– Вы, оба, – лысый разбойник кивнул Варану и Гельке. – Беритесь за весла, и чтобы не отлынивать!
Гребли молча. Лысый правил рулем, светлобровый сидел на носу. Варан, обернутый лицом к корме, смотрел, как отдаляется берег, как лысый скручивает себе трубочку дорогущего заморского табаку, как с удовольствием затягивается… Миновали чей-то ковчег, уродливый и кособокий рядом с настоящими морскими кораблями. Миновали команду рыболовов, тянущих одну сеть тремя большими педальными лодками. Никто не смотрел на устремившуюся в море лодку – двое мужчин и двое парней идут, вероятно, на вечерний промысел…
Тот, что сидел на носу, взялся насвистывать.
– Заткнись, – сказал лысый. – Примета плохая.
– Иди к Шуу со своими приметами.
– Сам иди. Я предупреждал…
И снова молчание.
Когда берег, корабли и ковчеги, рыбаки и купальни остались далеко позади, лысый велел сушить весла. Варан и Гелька – у того от страха нестерпимо болел живот – оказались сидящими рядом, лицом к лысому, с белобровым за спиной. Варан все норовил обернуться.
– Не верти головой… – бросил лысый. – Кто из вас, подлецов, по ночам купаться любит? Варан и Гелька молчали.
– У меня по ночам работа, – тихо сказал наконец Варан. – Змейсов сторожу.
– А ты?
Гелька стучал зубами.
– Ладно, – сказал лысый. – Ты, – он ткнул пальцем в Гельку. – Давай ори что есть силы: «Стража! Убивают! Грабят! Сюда!»
Варан огляделся. Докричаться хоть до кого-нибудь, а тем более до стражи здесь не было ни малейшего шанса.
– Не верти головой! – снова приказал лысый. – Повернешься еще – ухо отрежу!
– 3-зачем орать? – дернувшись, спросил Гелька. Лысый вытащил из-за голенища длинный нож.
– Ори, а то рыбам скормлю по кусочку.
– А-а! – завопил Гелька очень натурально. – У…убивают! Стража! Грабят! Сюда! Насилуют!
Белобровый на носу отрывисто рассмеялся:
– Насилуют, говоришь? Мечтатель…
– Он? – с сомнением спросил лысый.
– Не я! – взмолился Гелька.
– Теперь ты ори, – лысый указал ножом Варану в грудь. – Только громко. Как можешь.
– Стра-ажа! – протяжным басом взревел Варан. – Убива-ают! Гра-а-абят!
Взгляд светлобрового неприятно касался спины.
– Не он, – пробормотал лысый скорее себе, чем подельщику. – Хрень это все.
– А по-моему, он придуривается.
– Который?
– Этот, смазливый. По-моему, он чужим голосом орет. Подрежь его, тогда своим зачирикает.
– Парень, – ласково сказал лысый. – Свой голос покажешь или тебе кой-чего повыдергать придется?
– Стра-ажа! – закричал Варан что есть силы. – Гра-абят!
И разом охрип.
– Не он, – с сожалением сказал лысый. – Прогадил ты дело.
– Ты прогадил, а не я.
– Заткнись… У меня предчувствие дрянное.
– Иди ты к Шуу со своими предчувствиями.
– Не тот, и не этот, и не вчерашний, стало быть – кто-то еще…
Солнце склонялось. Лодка покачивалась среди чистого моря. Круглый Клык казался далеким, и безнадежным, и нереальным, как след на воде. Варан уже много раз прыгнул вперед и откатился назад, обезоружил лысого и сбил за борт светлобрового, и выхватил весло, и разбил лысому череп, и нырнул глубоко в море, ушел от лодки вплавь – много чего сделал полезного и нужного в мыслях и планах, прекрасно понимая, что доживает последние секунды, что лучше умереть, сражаясь, и что у Нилы очень красивые, хотя и слезящиеся, глаза.
– Стража… – захрипел Гелька.
– Заткнись, – процедил лысый. Гелька показывал пальцем в небо:
– Стража… Патруль…
Лысый рывком обернулся.
Над морем шел, снижаясь треугольником, воздушный императорский патруль на белых, как камень, крыламах.
Нила спала в гамаке. Свисали, выбившись из ячеек, спутанные темные волосы. Над водой горела плошка с жиром, тускло освещала огромные тела спящих змейсих. Поблескивали самоцветы на старческой чешуе.
Варан уселся прямо на камень. Обхватил себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Бесшумно просидел полчаса, прежде чем Нила, без видимой причины, проснулась:
– Кто здесь?!
Забурлила вода. Настороженно вскинулись рогатые чешуйчатые головы.
– Это я, – сказал Варан без голоса. Нила долго молчала. Змейсихи, успокоившись, снова ушли под воду.
– Я сказала хозяину, что за тебя подежурю, – Нила закусила губу.
– Спасибо.
– Я их почистила, покормила… Убрала…
– Извини.
– Где ты был?! – шепотом выкрикнула Нила. Варан скрестил ноги, оперся локтями о колени и начал рассказывать.
– Значит, их казнили, – сказала Нила, когда он закончил.
– Их просто увели в тюрьму.
– Их казнят до рассвета. Закон сезона: подозрения в разбое достаточно. Если просто возьмут в подозрительном месте за подозрительным делом – вздернут без суда.
– Но меня тоже взяли…
– Ты поддонок, это другое дело. За тебя отец ручился, соседи тебя знают. Ты весь на виду… как и этот твой, Гелька. А эти двое – чужие?
–Да.
– До рассвета повиснут.
Сделалось тихо. Потрескивал жир в плошке.
– А почему ты сразу не пошел к начальнику стражи? Не сказал, что видел?