– Принес!
Дешхо тотчас же выскользнула из хоровода, побежала к давильне. Она почувствовала какой-то необъяснимый страх после сообщения сестры. Прижав руку к бьющемуся сердцу, она склонилась к камню, и вдруг слезы, сладостные слезы брызнули из ее сияющих глаз…
Луис, заметившая исчезновение сестры, немного погодя подошла к ней с зажженной лучиной. Увидев Дешхо в слезах, она ласково привлекла ее к себе и, пригнувшись к уху, шепнула:
– Потерпи еще немного: как только он опьянеет, я тебе выкраду его любовь! На груди у него спрятан приворотный корень…
Дешхо разрыдалась еще пуще. Сестра присела рядом с ней, обняла ее кудрявую голову и прижала к груди.
– Не любит он! Нет любви у него!.. – рыдала Дешхо.
– Полюбит, полюбит!.. – успокаивала Луис. – Говорила же старуха Мариам.
Дешхо с грустью и надеждой взглянула на сестру.
– Я тебе правду говорю. Вот выкраду у него хаварцил, – положишь его под подушку, и любовь зажжется в его сердце!
Пока в давильне сестры сговаривались выкрасть у Арцви любовь, пляска вокруг стола уже утихла, и сотрапезники, снова рассевшись вокруг скатерти, слушали песни гусанов.
Хотя собутыльники и были достаточно разгорячены вином, но прохлада весенней ночи уже давала себя чувствовать.
– Приберите в погребе! – распорядился Вараж. – Ведь там лежит то, что сердцу дорого!
Дешхо и Луис, которые тоже подошли и с удовольствием слушали гусанов, взяли лучины и побежали в погреб. Там стояли врытые в землю огромные карасы, полные вина. Юноши последовали за девушками. Подхватив Ваража, Арцви хотел помочь ему спуститься в погреб. Но Вараж заупрямился. Подтащив Арцви к дереву, покачиваясь и тыча пальцем в ярко горевшую лучину, он стал креститься и что-то шептать.
– Что это он делает? – со смехом спросила Магтах.
– Это бог. Тоже бог… Хороший бог!.. – лопотал Вараж, опускаясь на колени перед огнем.
– Поклоняешься огню? – спросила Магтах немного смущенно, но все же продолжая смеяться.
– Да, да, ты только взгляни, как он хорош! Любой девушки стоит…
– Разум-то есть у него в голове? – обратилась Магтах к Арцви и Мартиросу, и, вырвав лучину, затоптала огонь ногой.
– Э-э-э-э!!! – рассерженно оттолкнул ее Мартирос. – Огонь- это жизнь, почему ты его убила? – И он грозно уставился выпученными глазами на Магтах.
Магтах гневно накинулась на мужа:
– А если б священник увидел?
– Выдрать бы утром бороду твоему священнику, а вечером – жрецу! – огрызнулся Вараж и, не удержавшись на ногах, рухнул прямо на костер.
– Сгорит!.. Что он делает! – кричала, вытаскивая его из огня, Магтах. – Да встань же ты! Идем! Наказанье с тобой!.. – И, поддерживая, повела его к погребу.
– Хо-хо-хо-хо! – трясясь от смеха, точно наполненный доверху бурдюк, загрохотал Мартирос.
Дешхо весело следила за этой сценой. Она подлила вина Мартиросу.
– Братец Мартирос, какая вера лучше – языческая или христианская? – лукаво глядя на Мартироса, спросила она.
– Не вмещаются у меня в голове эти ваши понятия: «язычник», «христианин»… – ответил Мартирос, принимаясь снова раздувать костер.
Огонь вспыхнул, и пламя прыгнуло Мартиросу в бороду.
– Ну, ну, не тронь! – жирной лапищей спокойно отогнал его Мартирос.
Огонь разгорался. Это обрадовало Мартироса. Поматывая головой, он загудел:
– «Куст розовый, краса ясная!..» Дешхо, принесла бы воды! – прервал он сам себя и снова завел:- «Краса ясная, куст розовый!..»
Дешхо прибежала с водой, налила в чашу. Мартирос не спеша принял чашу и весело оглянулся кругом:
– Ну как не сказать?.. На шашлык нужно приходить в сад рано поутру, до первого луча солнышка, чтоб сердце у человека расцвело! Вдруг услышишь – пичужка с пичужкой перекликается. Интересно знать, о чем?.. А там тысячью листьев зашелестела чинара. Тоже интересно знать, о чем?…
Он поднес чашу к пересохшим губам, но не стал пить. Он точно замер, сверкнув глазами и улыбаясь.
– Что случилось, братец Мартирос? – удивилась Дешхо.
– Да ты послушай, как разговаривает братец ручей! Слышишь? Вода! Источник жизни!
Арцви забавляла своеобразная филисофия Мартироса. С обычной улыбкой в глазах следил он за толстяком, который с таким увлечением выполнял свои поварские обязанности.
Мартиросу, который теперь вкушал блаженство отдыха, не терпелось поделиться своими заветными мыслями.
– Ведь вот тот же шашлык, а вкус другой! Все свою пору знает и свою меру!. Скажем, фазан. Тот любит медленный огонь, да и то, чтобы утром!.. Вон глянь-ка на звездочку: то она выглянет, то спрячется за горой. Это самое подходящее время. Нанижешь, скажем, куски мяса на шампур, подержишь над огнем и видишь: мясо начинает шевелиться, куски друг друга толкают. Значит, время приспело! Эх! – И Мартирос передернул плечами, как бы собираясь пуститься в пляс. – Только ухо востро надо Держать, прислушиваться к шашлыку, когда он разговаривать начнет. Склони ухо, – кусок куску говорит: «Тише ты, тише, тише!» Мол, жарься в меру, не пережаривайся! Так они и поджариваются мерно да верно. А если – упаси бог! – пережаришь, как зашипят они на тебя: «Ш-ши… Тащ-щи!..» Тут уже нужно доставать и поскорее на стол!
Арцви тоже захмелел; он прикрыл глаза, и его охватила сладкая дремота – то ли от жара, который шел от костра, то ли от вина. Ему чудилось, что он в море, плывет по волнам. Море спокойно, волны шепчут: «Тише… осторожней…» – «Нет, спит…» – «Ой, не спит…» – «Нашла!..» – «Ну, бежим…» В грудь ему пахнуло холодком. Он проснулся. Петли его куртки были расстегнуты. Он запахнулся, взглянул на Мартироса: тот похрапывал, сидя на корточках.
Арцви осмотрелся. Ему почудилось, что только что отбежала от него Луис. Но в саду было безлюдно. Из узенького оконца погреба выбивался тусклый луч света. Изнутри доносился негромкий говор и музыка. Арцви хотел было встать и тоже пойти в погреб, сам не зная, наяву все это происходит или снится ему, как вдруг он заметил прямо против себя Дсшхо: прислонившись к дереву, она внимательно глядела на него. Арцви не двигался, не заговаривал. Молчала и Дешхо. Ее глаза сияли счастьем, смешанным со страхом. Она держала руку на груди, и было видно, что она что-то крепко в руке сжимает. И чем крепче она сжимала руку, тем сильнее овладевало ею то чувство, которое, подхватив человека, уносит его точно на крыльях сладкой мечты…
Но Арцви продолжал глядеть на нее с обычным простодушием и улыбался. Счастливое неведение юноши терзало Дешхо, но делало Арцви еще более желанным. Вот он поднял руку, пошарил у себя на груди, как бы что-то ища, но не нашел. Арцви стал осматриваться кругом.
Дешхо следила за ним с затаенной усмешкой.
– Что ты ищешь? – спросила она мягко.
– Луис просила принести ей из дому… И вот нет его… – как бы сам себе пояснил Арцви.
– Ну, теперь ты отдашь сердце тому, кто держит в руке твой хаварцил! – кинула со смехом Дешхо и убежала.
Арцви, ничего не поняв, поглядел ей вслед и направился к погребу.
Затуманенными глазами смотрели пирующие на гусанов, основательно выпивали, слушая их песни и игру.
Сиял чертог Ваагна
В честь прихода златокудрой Астхик…
Светало. Гусаны заиграли нежную мелодию, посвященную утренней заре. Неугомонный Вараж снова заговорил о своих скакунах: это было признаком того, что скоро он, никого не спрашивая, выведет из конюшен всех скакунов и, посадив юношей, устроит скачки.
– Светает уже, дядюшка Вараж… – начал один из юношей, Тигран, которому подмигнули остальные.
– Что, скакунов? Нет скакунов для вас, дьяволята шальные! Какие из вас наездники?
– Дядюшка Вараж, пора уже! – стал упрашивать Тигран.
– Рассвело ведь уже, дядюшка Вараж! – вскочив с мест, заговорили сразу все юноши.
– Ну, выводите коней, черт с вами! – воскликнул Вараж, тоже вскакивая и обращаясь к соседям и гусанам:
– Вставайте все!
Старого конюшего охватила привычная страсть. Дрожа от нетерпения, он засучил рукава и вышел на улицу. Гости встали и, подтягивая пояса, последовали за ним. Арцви удалось ускользнуть. А юноши, перепрыгнув через ограду, вперегонки кинулись к царской конюшне и ворвались к сторожу.