– Отгоните толпу! – с яростью приказывал телохранителя вышедший из себя Гют. Те выступили вперед.
– Назад! Назад!.. Осади! – кричали они, стараясь перекрыть гул толпы.
На минуту толпа дрогнула.
– Стойте!.. Стойте!.. Отойдите! – послышались вопли теснимых. Передние ряды пытались отойти. Но ничего не вышло. Течение продолжало нести их вперед.
И вот перед заграждавшими вход воинами появился Аракэл: смело вырвавшись из передних рядов, он бросился к дверям. За ним тотчас последовали другие, и толпа подступила вплотную.
Находившиеся внутри увидели себя окруженными со всех сторон. Неумолчное, грозное рычание массы угнетало их, парализовало их волю и мысль. Все усиливаясь и усиливаясь, оно превращалось в титанический ропот, ропот возмущения и ярости, смешанный с молитвой и надеждой.
– Как вы дерзнули ворваться в храм?! – крикнул Гют, пытавшийся этим окриком заглушить свой собственный страх.
– Во имя священной родины! – вновь возопил Зарех.
– Во имя священной родины! – загремела в ответ толпа, словно она лишь теперь с ужасом увидела грозившую родине гибель В храме колыхались новые лица: выплывало лицо Зареха со взором, который затуманило исступление; лицо Саака, с яростным, безмолвным упорством остановившегося впереди всех и казавшегося наиболее грозным. Его взгляд давил Гюта. Страх вызывала эта еще недавно покорная толпа. Ее мужество и воодушевление, ее отчаяние и решимость были способны смести все: и власть, и веру, и церковь, и закон.
– Вон! Вон отсюда! Куда вы лезете, бесстыжие? – кричал Гют.
Аракэл, на которого устремлены были все глаза, шагнул вперед:
– Мы пришли стать на защиту родины!
– И ты осмеливаешься так говорить с князем, раб презренный! – вспыхнул Гют и обернулся к телохранителям:- Выбросить его!
– Князь! – еще ближе подступил Аракэл. – Свидетель наверху – бог, внизу – народ армянский: я присягнул быть воином, отдать себя родине… Я не знаю страха и смерти не боюсь!..
Воин родины… Это была добровольная присяга, обет стоять насмерть перед врагом, решение во что бы то ни стало победить врага, не считаясь ни с его силой, ни с чем, ни даже со смертью, Поборов смерть, пройдя через нее, народ – грозный, отбросивший страх и нерешительность, – уже сам был страшен и грозен. Он не подчинялся больше ни князю, ни царю, он восставал против них, говорил им в лицо всю правду, клеймя несправедливость и насилие. Не имело смысла спорить с ним, пытаться сломить его волю, даже уничтожить его: он решил бороться до победы. И принимал обет воина родины лишь гот, кто непоколебимо решил защищать справедливость и свободу против несправедливости и насилия. Злоупотреблять правом воина родины не осмелился бы никто: приносили присягу лишь те, кто был охвачен возвышенным, священным воодушевлением, кто искренне посвятил себя великому делу.
Клич «За народ! За землю!» разрешал каждому то, что доселе казалось запретным. Он давал право спорить с царями, марзпанами и князьями. Толпа почувствовала, что лишь с этим кличем может она требовать от сильных мира сего, чтобы они защищали страну от врага, от сборщиков дани, от персидского ига. Это был клич народной ярости, – народ требовал восстания, сопротивления.
В этот высший миг напряжения всех своих сил народ создал сам себя. Подхватив иерея Гевонда, воинов и монахов, народные массы с непреодолимой силой ворвались в храм.
Вардана, который не без тревоги следил за этим вторжением, также больно задело попрание власти, забвение должного почтения. Но с проницательностью опытного полководца он сумел проникнуть в смысл этого вторжения и оценить его.
Сделав несколько шагов по направлению к дверям, он громко приказал затерявшимся в толпе сепухам и телохранителям.
– Оставьте народ в покое! – И бросил суровый взгляд нa Гюта.
Сепухи и телохранители отступили.
– Что смутило вас, братья? – обратился Вардан к толпе, продвинувшейся еще глубже в храм.
Аракэл выступил вперед и промолвил, не поднимая сумрачного взора:
– Спарапет! Мы пришли узнать, какой ответ вы даете Азкерту. И вот говорим вам: дайте ответ, какой пожелаете, но мы все присягнули! Мы будем сражаться и страну не отдадим, как бог свят!
– Присягнули в этом и мы, брат крестьянин! Не отдадим, клянусь господом истинным! – вдруг вспыхнув, отозвался Вардан.
– Истинный господь, не отступимся! – громом прокатилось по толпе.
Вардан осенил себя крестным знамением; в толпе последовали его примеру.
«Воин родины!» У Гадишо и Гюта эти слова вызвали глубокую тревогу.
Но пока Гют стоял в нерешительности, Аракэл подступил еще ближе.
– Всем народом считаем себя воинами родины! Мы будем защищать страну! Так и передайте царю!.. – точно мечом отрубил он.
– Будем защищать!.. Воины родины! – тысячью голосов загремела воспламенившаяся толпа.
Атмосфера накалялась. Люди преобразились. Казалось, рухнула основа мира. Простолюдин восстал, поднялся, стер вековую черту, отделявшую его от князя, сравнялся с ним, стал самостоятельной силой. И это было самым страшным для нахараров, страшным и неожиданным, как землетрясение, наводнение, как извержение вулкана.
Нахарары – единомышленники Васака – были охвачены бешенством, и лишь страх смерти вынудил их снести это унижение. Не менее тяжелым и неприятным показалось создавшееся положение и сторонникам Вардана; но они чувствовали, что иного выхода нет, что началось нечто небывалое, невиданное, но неизбежное, и что с этим положением надо примириться и молчать хотя бы во имя спасения своей власти и страны.
В наступившем молчании Вардан взошел на ступеньку алтаря и поднял руку, требуя молчания. Толпа затаила дыхание.
– Государи нахарары, святые отцы, народ армянский! Мы стоим перед грозным могуществом арийцев. Тиран занес над нашей страной меч уничтожения. Под предлогом веры посягает он на наше самовластие, на нашу страну, нашу свободу. Готовы ли вы бороться, защищать родную страну?
– Готовы!.. – в один голос отозвалась толпа.
– Готовы и мы!.. – воскликнул Артак.
– И мы! – повторил Атом.
К ним присоединился и Аршавир Аршаруни, и даже Нершапух, осознавший, наконец, всю важность происходящего.
Остальные нахарары – и сторонники и противники Вардана – также выразили согласие с его словами.
– Много мы думали, много и спорили. Бились, чтоб отыскать слово мира для царя царей. Но слово мира, направленное тирану, – это согласие покориться ему, пойти на предательство и смерть! И да поможет нам бог!
– Да поможет нам бог! – грянул народ. Вардан загорелся:
– Предки наши завещали нам защиту отчизны. Ценою своей крови отстояли они свободу и отчизну и нам оставили завет – хранить неприкосновенными святыни эти. Защитим же завещанные нам сокровища! Умрем, но не отдадим врагу ничего!
– Умрем, но не отдадим! – загремел мощный многоголосый ответ народа.
Тяжелое дыхание толпы, власть ее тысячеокого взгляда подавляли всякое сопротивление. Развеялись, как дым, раздумье и словопрения, козни и интриги. Страна всколыхнулась, сдвинулась непоколебимо и бесповоротно.
Вардан почувствовал, что наступил решающий миг. Медлить далее было бы опасно.
– Братья! – возвысил он свой голос. – Указ требует от нас ответа. Дадим же достойный ответ!
– Истинно!.. Дадим ответ! – подхватили многие князья, и лишь Гадишо многозначительно переглянулся с Гютом и Артаком Рштуни.
– Святейший отец! – обратился Вардан к католикосу. – Пробил час. Повели приступить к составлению ответа!
– Да ниспошлют нам святыни наши и наша совесть должную мудрость! – провозгласил католикос. – Приступим!..
Заполнившая храм масса нахараров, духовенства, народа и воинства опять всколыхнулась. Тысячи голов поднялись к небу.
Когда движение замерло и рокот утих, католикос обратился к Езнику Кохпаци, Гевонду и Егишэ: