– Так, говоришь, персы?.. – в горьком раздумье протянул он. Кодак вздохнул наполовину искренне:
– Да ведь это персы торопили с ответом! Они знали, что, подстегивая нахараров, вызовут возмущение и вина за все падет на тебя! Если бы дан был срок, послание было бы написано в духе покорности…
Это было отчасти справедливо. Васак лишний раз убедился, что Кодак верно понял сущность событий. Он и позавидовал и порадовался подобной проницательности старика, рассчитывая, что тому, быть может, удастся в пути или в особенности при дворе уладить его дела.
– Выедешь завтра же!.. Да! С тобой поедет Гют Вахевуни.
– Гют Вахевуни?!
– Да. Для почета.
– Понятно.
– Осторожнее с ним! Лишнего не болтай!
– Государь, не впервые мне!
– Ну, иди, приготовься!
Кодак поднялся и, кряхтя, скорее, для придания себе значительности, чем от действительного недомогания, вышел.
– Лиса… – пробормотал вслед ему Васак и направился в сад.
Дворецкий, приготовившийся сопровождать его, не отводил взора от его уст, ожидая приказаний. Ему не пришлось ждать слишком долго.
– Возьмешь гонца и пойдешь к Хосрову. Предупреди его, что спутником ему я назначаю князя Вахевуни, а советником – Кодака.
– Будут еще приказания?
– К подаркам добавишь меч, усыпанный самоцветами, золотой сосуд для омовений и отборные яства. Слугам выдай шелковые плащи, золота и припасов на дорогу.
– А скакунов каких?
– Из сюнийских конюшен.
– Будет исполнено! – отозвался дворецкий, следуя за Васаком.
Васак махнул рукой. Дворецкий удалился, и Васак спустился в сад. День был ясный. Солнце приятно пригревало.
«Так… Только персы, а не армяне?! – с горечью подумал Васак. – Нет, и армяне также! Да, я одинок!.. Меня не любит никто. Нахарары холодны ко мне, иные прямо враждебны; народ непокорен; персидский азарапет Михрнерсэ и продаст и купит всякого, сам Азкерт – необузданный деспот… Что же может изменить это положение?..»
Васак все более и более чувствовал потребность отдаться той заветной, затаенной мысли, которая давно влекла его.
«В корне, в корне надо изменить все это… Надо осуществить то, что задумано!..»
Он прошел через лужайку в виноградник. Увядшие красно-желтые листья рассыпались по земле, как пестрые заплаты. Вдоль глинобитной ограды, на сухом дне арыка лежали мелкие разноцветные камешки, которые занесло сюда поздней весной или летом. Кое-где на сухой прошлогодней траве еще валялись сморщенные и сгнившие яблоки и орехи. Прямо напротив грозно высился Большой Масис. В его бездонных недрах сидит на цепи Артавазд…
Вдали, в глубине долины, тянулся к небесам столб голубого дыма. Из города доносился глухой стук кузнечных молотов и мирный лай псов.
Все вокруг дышало миром… Васак постепенно подпадал под обаяние этой мирной гармонии и опять возвращался к своей мечте.
Придут, придут иные дни! И придут они благодаря ему, Васаку Сюни… Армения подпадет под его власть. Тогда он растопчет всех этих Деншапухов, уничтожит Варазваганов, враждебных кахараров и этих одержимых монахов!.. Страна окрепнет, и тогда останется перед Азкертом он один, неоспоримый марзпан, а затем и царь. Сольются ли в конце концов армяне с персами?.. Едва ли!.. Но важно не это… Страна будет сильной, она подымет голову, и тогда уж ни перс, ни византиец не осмелятся притязать на нее. А что творится теперь? Народ ему не подчиняется, нахарары его не слушают, Варазваган и ему подобные не перестают под него подкапываться!.. Все жаждут его гибели… Все – армяне, персы, Варазваган, Михрнерсэ! Он и жене своей ненавистен, и детям…
Нет, нет – надо смести все препятствия и осуществить свою мечту, надо неуклонно идти к этой великой цели! И это возможно. Нужны лишь ум, терпение, труд, упорство и неумолимость…
Вдали показался Гадишо Хорхоруни в сопровождении дворецкого.
– В добрый час пожаловал, князь! – приветствовал его Васак.
– Но с безрадостным сердцем!.. – возразил Гадишо, спокойно глядя своими умными глазами на Васака.
– Сердце наше вмещает и грусть и радость. Оставим же грусть и предадимся радости!
Васак кинул взгляд на дворецкого, и тот поспешно направился ко дворцу.
Гадишо рассказал о намерении нахараров предложить оборонительный союз Византии, Иверии, агванам и князьям отошедших к Византии армянских областей. Васак призадумался было, но потом сказал:
– Постараемся помешать заключению этого союза…
– Ты прав. Помешать всегда легче, – подумав, согласился Гадишо.
Немного спустя слуги под наблюдением дворецкого поднесли на большом подносе, покрытом расшитой золотом скатертью, изысканные яства и вино. Нахарары уселись на невысоких скамеечках, и Васак разлил вино. Дворецкий и слуги отошли на почтительное расстояние.
– Наши Аршакиды мне вспомнились… Утерянная независимость наша! – молвил Васак. – Бесценный клад мы потеряли, князь!
– Всегда кажется бесценным то, что потеряно! – полушутливо возразил Гадишо.
– Да, как например, здоровье, молодость, возлюбленная… Бери чашу, пью за твое долголетие!
Они осушили чаши, молча поглядели друг другу в глаза и тотчас отвели взоры, умолкли. Молчание не мешало им, они и без слов понимали друг друга.
– Говоришь – армянское царство?.. – повторил с кривой улыбкой Гадишо, задумчиво глядя вдаль. – Да, оно потеряно! И ничего ты тут не поделаешь.
Васак посмотрел ему в глаза и негромко сказал:
– Оно вернется. Это – истина, как истинна эта земля, эти небеса, поля, наш Масис!
– Каким же образом?
– Увидим!.. Об этом я и думаю… Если мы захотим, оно вернется!
– Не знаю я человека, который мог бы что-либо создать в этой стране.
Васак бросил пытливый взгляд на Гадишо и умолк. Его огорчило, что такой рассудительный человек, как Гадишо, потерял надежду.
«Все они – маленькие люди в конце концов…» – подумал он безрадостно, вновь наполняя чаши вином.
– Что ж, выпьем, если так.
Они выпили. Гадишо с горькой улыбкой покачал головой.
– Нет человека! – сказал он. – Нужного человека нет!
– Говоришь, нет?.. – переспросил Васак.
«Есть он, этот человек!» – ответил он сам себе и, стиснув зу бы, впился глазами в собеседника.
Гадишо поднялся и сделал несколько шагов к ограде. Вла дения Васака лежали на небольшой возвышенности, и городски» стены не закрывали горизонта, позволяя видеть всю Айраратскук равнину.
Волнения в столице и селениях Айраратской равнины нашл! отклик и в остальных городах и селах Армении. Слухи, все боле и более волнующие и невероятные, стали доходить до самых отдаленных уголков и горных областей страны. Народ встрепенул ся, сбросил с себя оцепенение. Призыв к защите родины застави; многих задуматься над вопросами свободы, совести, национал! кого самосознания. И народ почувствовал, что в общем, близко: всем деле он представляет собой одно целое. И это движение а мопознания разлилось по всей стране, докатилось до самых о даленных, самых глухих ее уголков.
Народ настороженно ждал, как развернутся события. Среди нахараров наблюдалось необычное оживление.
– Мы попали в течение, и оно унесет нас, хотим мы этого или не хотим… – так однажды сказал Аршавир Аршаруни, когда после отправки ответного послания некоторые из нахараров стали задумываться над вопросом, что будет дальше…
Гадишо Хорхоруни через своих сторонников установил наблюдение за нахарарами, отвергшими требование Азкерта, и стал разрабатывать меры противодействия их начинанию. Однако он совершенно прекратил всякие споры с ними, тем более что в накалившейся обстановке это сделалось прямо-таки опасным; затем он с большей осмотрительностью стал навещать Васака, совершенно замкнувшегося в себе и надевшего маску непроницаемости. Они оба понимали, что поднявшееся движение остановить невозможно и что только тогда, когда оно развернется полностью, можно будет оценить, насколько оно разрушительно.