– Я туда не поеду! – отрезал Бабик. – Так и знайте – не поеду! Пусть едет Нерсик, если ему хочется…
Васак с тревогой взглянул на Бабика и, не отводя от него тяжелого взгляда, глубоко задумался. Его одолевали тягостные мысли. Он попытался их отогнать и вновь обратился к Бабику:
– Об этом рано еще говорить. Посмотрим! Ведь мы еще не едем, чего ж ты боишься?
– Я не боюсь! – отозвался Бабик. – Но я не поеду.
– Настанет время – поедешь.
– Никогда не поеду!
Васак нахмурился. Его больно задели дерзкие ответы сына.
– Нерсик, – обратился он к младшему, пытаясь отвлечься от тягостных мыслей, – ты сегодня виделся с матерью?
– Виделся.
– Чем она была занята?
– Зайди к ней сам – и узнаешь! – вмешался Бабик. – ты так занят приемом посетителей и разговорами с ними, что не выберешь времени зайти к матери!
– Так-так, дорогой!.. – кротко согласился с ним Барак. – Упрекай меня, ты имеешь на это право…
– Что ты упрекаешь отца? – заступился Нерсик. – Ведь он марзпан, у него тысяча дел и обязанностей.
– Ну, вот видишь! – попытался отшутиться Васак.
– Ничего не значит! – стоял на своем Бабик. – Пусть найдет время повидаться с матерью!
– Да нет у него времени! – возразил Нерсик.
– Захочет – найдет!.. – твердил Бабик.
Васак с грустью, но беззлобно внимал непочтительным словам сына. Вероятно, в глубине души, перед судом собственной совести, он сознавал правоту мальчика. К тому же он слишком любил детей. Воля его как бы растворялась в этой любви. Возможно, что непосредственные и грубоватые упреки Бабика даже облегчали ему душу.
Нерсик обнял отца:
– Отец, а мать поедет с нами в страну персов? Вопрос больно поразил Васака.
– Зачем?
– Но разве она позволит нам одним уехать на чужбину?
– Она и слышать не хочет о нашем отъезде! – прервал Бабик.
Васак помрачнел. Он хмуро и задумчиво взглянул на Бабика и долго в молчании разглядывал его. Затем, сдерживая себя, спокойно спросил:
– Разве воины повсюду возят своих матерей с собой? Ответь ты, Нерсик. Он потерял разум…
– А мы непременно должны стать воинами?
– Непременно. Это ваш путь. Вы должны пройти полную военную подготовку.
Нерсик опустил голову.
– Но я хочу поступить в монастырь, отец.
– В монастырь? – изумился Васак и добавил:- Кто внушил тебе эту глупую мысль?
– Мать! – с каким-то злорадством объяснил Бабик. – Она все время читает нам евангелие и говорит о богословах…
– И очень плохо делает, – воскликнул Васак, с гневом отталкивая Нерсика. – Я скажу ей. Я ей запрещу делать из вас монахов!
– А мы в монастырь все-таки уйдем! – строптиво твердил Бабик.
Васак косо взглянул на него, но промолчал. Он стал беспокойно прохаживаться по площадке – к обрыву и обратно.
Со стороны ущелья внизу показалась группа духовных лиц. Они поспешно поднимались к замку, цепляясь за уступы. Видно было, что они сильно торопятся. Телохранитель Васака, который до этого держался на почтительном расстоянии, увидя их, подошел к обрыву. Те издали заметили марзпана и направились прямо к нему, видимо, желая говорить с ним. Наконец, они одолели подъем и остановились у обрыва. От группы отделился старый монах и пройдя несколько шагов, крикнул:
– Разреши обратиться, государь марзпан!
– Что случилось? – недбвольно спросил Васак.
– Разреши! Два слова только, во имя всевышнего! – повторил старый монах.
Васак сделал рукой знак телохранителю. Тот пропустил пришедших, и они быстро поднялись наверх.
– Подойдите!.. – неохотно приказал Васак.
Просители подошли ближе. Старый монах, волосатая грудь, непокрытые седые кудри и жалкая власяница которого свидетельствовали о том, что он принадлежит к какому-то неимущему монастырю, к тому же вконец разграбленному персами, упал перед Васаком на колени и стал бить себя в грудь:
– Обобрали нас! Дочиста разорили нас сборщики Деншапуха!.. Даже не посмотрели, богатый монастырь или бедный! А ведь наш-то совсем убогий!.. Обложили нас непосильными налогами, все унесли… Теперь если нас поджечь, даже и дыма не будет… Спаси нас, государь марзпан!..
– Спаси нас!.. – воскликнули вслед за ним и остальные монахи, утомленные крутым подъемом и тяжело переводившие дыхание.
Простонародные обороты речи старца, ветхая и изодранная одежда монахов, свидетельствовавшая о нужде братии, о том, что монастырь ограбили до нитки, не вызывали никакого сочувствия у Васака; наоборот, им овладевала ярость – ярость и против Деншапуха и против Азкерта Деншапух был тем персидским вельможей, которого Азкерт послал в Армению для переписи населения и якобы для облегчения бремени налогов. Однако, едва прибыв в Армению, он сразу принялся подрывать внутренние устои страны, выполняя тайные указания персидского двора. Чтобы разогнать духовенство и ослабить церковь, он обложил тягчайшими поборами монастыри и церкви. Не стеснялся он применять и прямое насилие, чтобы вынудить население принять вероучение магов. Для рассмотрения же всех жалоб он назначил судьей одного из могпэтов.
Все это было известно Васаку. Знал он и про насилия. Но он молчал и, запершись у себя в замке, мучительно искал выхода из создавшегося положения. Он думал днем и ночью, но ни для страны, ни для себя – марзпана этой страны – ничего придумать не мог. Он сознавал лишь одно: чтоб распутать узел, нужны меры необычайные, чувствовал, что голыми руками защитить страну невозможно. Либо разбушевавшийся поток снесет ветхую плотину и затопит страну, либо надо возвести новую плотину, которая выдержала бы напор разъяренной стихии…
Васак с отвращением взглянул на приникших к земле монахов и гневно воскликнул:
– Идите в свой монастырь, уплатите налог! Потом разберемся…
– Нет у нас, государь марзпан, нет ничего! Одна шкура на теле да душа в теле! – клялся старый монах.
– Ступайте, ступайте! – сурово повторил Васак.
Телохранитель выступил вперед.
Старец поднялся и простер к небу свои почернелые, исхудалые руки в лохмотьях. Его губы задрожали, он что-то невнятно пробормотал, задыхаясь и глотая слезы, и отвернулся от Васака. Вслед за ним спустились обратно в ущелье и все монахи.
– Не позволять ни крестьянам, ни монахам подходить к замку! – приказал Васак телохранителю, искоса глядевшему на монахов.
Васак долго еще смотрел им вслед. Он почувствовал укор совести, но знал, что дальше этого дело не пойдет, монахам он все равно никакой помощи не окажет. Его душило бешенство, но и из-за монахов: ущерб, нанесенный им, он воспринимал как оскорбление себе, своей власти.
– Деншапух сделался властелином у нас в стране! – с горечью выговорил Бабик.
Словно ужаленный, Васак обернулся к нему и яростно прикрикнул:
– Сейчас же вернись в замок!
Взгляд его был дик и зловещ. Бабик знал суровый характер отца; он молча удалился, опустив голову. За ним с виноватым видом последовал и Нерсик, хотя он-то лично ни в чем не провинился.
– Деншапух… пес!.. – со стоном выговорил Васак и, подняв с земли камень, швырнул его в пропасть. Помолчав, он приказал телохранителю:
– Позови конюшего!
Через несколько минут появился какой-то шарообразный человек и стал перед марзпаном.
– Приготовь коней! Завтра утром выезжаю в Арташат!
– Слушаю! – кланяясь, ответил пискливым голосом конюший.
Васак собрался вернуться в замок, но какое-то необычное движение на противоположном склоне привлекло его внимание. Группа всадников, хлеща коней, скакала по узкой тропе к замку. Вот они остановились, пристально вглядываясь в горы.
– Что там такое? – обратился Васак к слугам.
– Погоня за беглецами, – объяснили те.
Васак напряг зрение и только сейчас заметил несколько человек, которые с непостижимой ловкостью и быстротой карабкались вверх по скалам, направляясь в сторону леса.
– Это крестьяне, государь марзпан! – подал голос телохранитель.
Толпившиеся у подножия скал конные преследователи искали тропу, которая вывела бы их наверх. Но вот беглецы добрались до опушки, вошли в лес и скрылись из виду.