Я молча поддержал тост, осушив свой кубок. Вино как вино, чего он им так гордится? На всякий случай я изобразил на лице удовольствие от выпитого.
Капитан польщено улыбнулся, но сказал вовсе не то, что я намеривался от него услышать:
— Ну что ж, раз мы стали такими приятелями, а не рассказать бы тебе, за чем охотился тот маг?
С видом вселенской печали я покачал головой:
— Капитан, мне казалось, что мы договорились больше не поминать эту щекотливую тему…
Добродушный и небритый пару дней толстяк со всей силы ударил кулаком по столу так, что бутылка с бесценным вином опрокинулась на пол. Возможно, он намереваясь просто напугать скользкого типа, но увидав им же содеянное святотатство, взревел раненым вепрем:
— Запомни, щенок, капитан Хук никогда не договаривается с сопляками, вроде тебя!
Кровь, разогретая вином на голодный желудок, с силой ударила в голову. В глазах потемнело от бешенства, в подобном тоне со мной разговаривал только Луна, но у него хоть было оправдание…Тем не менее я попытался взять себя в руки:
— Капитан, вы перегибаете палку… — сказал я тихо, но с бешенством в голосе.
— Кто это вы? — как-то даже опешил он. — А, ты услышал моих молодцев? Ребята!
Дверь распахнулась, и в комнату с саблями наголо ворвалась гурьба матросов.
— Либо ты мне скажешь, что украл у мага, и отдашь эту вещь мне, — говорил капитан, — либо ты все равно скажешь и отдашь, но поверь, тебе при этом будет очень больно…
Я узнавал себя с трудом, ярость и бешенство клокотали во мне с такой силой, что, казалось, стоит мне ее выпустить, как разметаю все в каюте. Наверно, увидев это в моих глазах, капитан предостерегающе поднял руку:
— Только без глупостей мальчишка, вовсе не хочется тебя убивать. После выпитого вина колдовать ты не сможешь еще дня два, а мои матросы изрубят…
Он осекся, глядя на то, как его тяжелый бронзовый кубок сминается под моими пальцами, как жестяная банка из-под пива. Я не видел, но чувствовал, как бледнеют матросы, видя, что граненый кубок под моей ладонью становится похожим на пластилин. Я сжал его так, что металл, словно ртуть, потек у меня из-под пальцев, и когда я разжал ладонь, он как кусок нагретой смолы, дымящейся каплей упал на стол. Что бы это ни было, но вряд ли тут дело в великой моей силе.
Скорее уж я расплавил его нечеловеческой яростью…
Я порядком уже остыл, и когда вновь заговорил, голос звучал ровно без следа былой злобы:
— Капитан, я прощаю тебя… Во второй уже раз. Но помни, еще не было смертного, которому я прощал трижды… Не советую больше искушать судьбу.
На капитана было жалко смотреть. Щетина на известняковом лице выделялась черным как ночь, правый глаз дергался в тике, я встал и, бросив мимолетный взгляд на старавшихся сделаться невидимым матросов, гордо вышел из каюты.
Слава богу, каюта, а точнее коморка «для гостей», располагалась не так уж далеко. Едва зайдя и заперев дверь хлипкой щеколдой, бросился на жесткие нары.
Только сейчас понял как я устал: побег от Сириния, потеря Лейлы и выяснения отношений с наглым капитаном — придавило сейчас тяжелым грузом. Веки сомкнулись и я стал проваливаться в объятия сна… Но выспаться было не суждено.
Показалось, что едва я закрыл глаза, грохот палубы над головой возвестил, что время обеденного сна закончилось. Спросонья почудилось, что наверху матросы демонстрировали друг другу танцы народов мира, стучали каблуками и водили у импровизированной елки хоровод. Представив эту картину, мое помятое лицо разгладила кривая усмешка, надо бы пойти поучаствовать. Зевая и подтягиваясь, между делом проклиная всех дураков в мире, я поднялся на верхнюю палубу.
Картина. что открылась мне, была на редкость удручающа: капитан орет во всю мощь луженой глотки, от этого крика в ушах звенит даже у меня. Бедные матросы сбиваются с ног, метясь по палубе, как белки лазали на мачты, крепили и тянули там какие-то канаты. Через несколько длинных минут стало видно, к чему привели их суматошные усилия: корабль вместе с дополнительными парусами обрел новую гордость и мощь. Раздуваемые ветрами белоснежные паруса всеми силами тянули фрегат, с большой скоростью унося его в бескрайний океан.
Но все-таки, дитя техники, мне казалось, что мачты и реи испытывают недопустимую нагрузку. Грот-мачта гнулась дугой, дополнительные паруса едва ли не рвались от застрявшего в них ветра. Дерево, понукаемое неудержимой энергией стихии, скрипело так, что казалось, корабль вот-вот развалится на части.
Если даже не развалится, такая эксплуатация уже через пару месяцев приведет его в полную негодность. Хотел было обратить на это внимание капитана, но увидев его зеленое от бешенства лицо, передумал. Что-то стряслось, пока я спал, причем крайне серьезное.