Выбрать главу

Странный рыцарь даже не поднял для удара топор, с разбегу нанизал на грудные шипы забившегося в агонии человека. Постояв неподвижно несколько секунд, невероятной силы и жестокости рыцарь снял с шипов навсегда затихшего окровавленного человечка и отбросил его с такой силой, что тело едва не упало на соломенную кровлю ближайшего дома.

Орошенный кровью шлем повернулся в нашу сторону. Рыцарь сделал пару шагов нам навстречу, но видимо, поняв, что бежать или поднимать оружие мы не спешим, вернулся к своим прерванным делам.

На наших глазах он с разбега выбил дверь избы, оттуда донеслись и стали по одному затихать отчаянные крики крестьянской семьи. А со всех сторон в деревне занялся пожар. Люди с факелами в руках в такой же амуниции, что я уже видел на имперских солдатах, ходили от избы к избе, поджигая дома, добивая слабо стонущих умирающих жителей.

Такой бессердечной бойни мне видеть еще не приходилось. Чем бы не провинились эти люди, никто такое не заслуживает…

— Повелитель… — не то сказала, не то всхлипнула Лейла.

Я глянул в ее умоляющие глаза и понял, что они вопреки логике просили меня вмешаться и остановить это побоище. Самое страшное, что на ее помощь полагаться не приходилось. До следующего полнолуния она не сможет оборачиваться зверем. А я не справлюсь с этими людьми, и если вмешаюсь, лишь разделю участь крестьян.

Понимал, что нужно, пока не поздно, обходить деревню стороной, но по извечной мужской глупости, когда находимся рядом с женщинами, пытаемся вести себя как герои, не понимая, что ведемся как дураки. Я не смог устоять перед мокрыми глазами Лейлы, и единственное, на что хватило рассудка, не броситься очертя голову размахивать мечом.

Я не спешно подошел, как показалось, к руководящему бойней человеку. В черном плаще с нашитым поверх него белым черепом, он казался воплощением зла. Однако, подойдя ближе, разглядел жесткое, орошенное чужой кровью благородное лицо. Лицо защитника веры, но не палача. В глазах светится скорбь, мудрость и решимость.

— Кто ты, что мешаешь вершить праведный суд? — спросил он.

— Разве я мешаю? — хрипло переспросил я. — И почему ты думаешь, что суд праведный?

— Эта деревня укрывает повстанцев и будет предана каре, дабы устрашить прочих, — сухо бросил он. Подозрительно оглядел меня с ног до головы, бросил мимолетный взгляд на красивую заплаканную девушку позади. — Я вновь спрашиваю, кто ты?

— Я путник, пробираюсь в Арон. Случайно застал эту… бойню. И решил узнать, в чем дело.

— Может быть, чужак, может быть. Я вижу осуждение в твоих глазах, но ради защиты и процветания всех людей Империи иногда необходимо обагрять руки, в том числе и невинной кровью. Мы каратели, чужак. Мы уничтожили деревню, поскольку она кормила повстанцев. Мы оставим за собой выжженные дотла дома и пашни. Гора изуродованных трупов еще долго будет напоминать окрестным селениям, что с империей шутки плохи. А теперь иди путник, не мешай работать.

Он повернулся, смотря на то, как солдат за волосы выволакивает из дома девчонку лет четырнадцати. Бросает ее на землю, наступает ногой на спину и одним движением режет ей горло как безропотной скотине. Эти глаза, полные смертельного ужаса, эти судорожные движения юного тела будут сниться мне еще долго. Мои кулаки сжались сами по себе, и это не укрылось от глаз карателя.

— Последний раз говорю тебе, — сказал он с нажимом, — иди путник, не искушай судьбу.

Я смотрел в его глаза, заполненные мыслью о праведном деле, и впервые в жизни мне захотелось убить человека. Просто так, не для того, чтобы выжить самому.

Можно даже прирезать спящим, не давая и шанса, забывая про дурацкое успокоение совести, типа у него в руках было оружие, и мне пришлось, оборонялся…

Такие, как он, в чьих душах нет и следа сомнений, принимают страшные решения, которые ведут человечество в пропасть. Думаю, Гитлер тоже не знал, что есть сомнение. И не испытывая их, он подверг мучительной участи десятки миллионов людей.

Словно уловив возникшее в воздухе напряжение, в проеме двери ближайшего дома показался рыцарь в доспехах, напоминающих дикобраза. Квизарианец, откуда взялось это слово? повернул шлем, в темном вырезе которого не угадывались глаза. Топор на длинном древке сжимается обеими гигантскими перчатками. «Одно неверное движение, — говорил он всем видом, — и ты будешь разрублен надвое».

Сжимая локоть трясущейся от рыданий Лейлы, я уходил прочь от этого ада на земле.

На следующий день Лейла вывела нас к небольшому, если верить карте, лесу.

Здесь не было уже привычных гигантских деревьев, карликовые тополя вперемешку с березами и осинами едва создавали под корнями тень. Я на минуту усомнился в словах Лейлы, в таком лесу не могли жить друиды. Да и откуда о друидах знает оборотень, проведший большую часть жизни в совершенно другой части Империи? Меня так и подмывало спросить об этом у виляющей впереди бедрами девушки. Но все же хоть и с трудом я себя пересилил. Как понял, она не хочет касаться темы о своем прошлом. Что ж, у миракла, наверно, есть свои секреты, если захочет, расскажет сама.

По ковру из мягких листьев очень приятно идти. Лес, поначалу показавшийся таким чахлым, оказался подобен ухоженному саду. Под ногами нет обычных старых сухих ветвей, трава и мелкий кустарник не цепляют сапоги, ни одно из деревьев не обнажило свои корни. Даже начавшие опадать желто-красные листья придавали лесу вовсе не тоскливый, а скорее сказочный вид.

Босые ноги Лейлы вдруг замерли. Перехватив напряженный взгляд, я удивленно посмотрел на появившегося друида. К молодому дубу прислонился старец в белых одеждах. Седая борода аккуратно пострижена, длинные волосы зачесаны назад. Если бы не его морщины он смотрелся бы как маг из Высокой. Но он не был таковым.

Магов Высокой Башни я мог опознать с закрытыми глазами.

Друид осмотрел нас сквозь приспущенные веки, поднялся, степенно поклонился:

— Рад встретить в своем лесу хексена.

— В своем лесу? — удивился я.

— Я Верховный Друид Светлого Леса, — горделиво произнес он, — и этот лес я называю своим по праву.

— Извини, если обидел.

— Друида можно обидеть, только если обидеться он сам. А Верховный друид не обидится никогда.

От скромности старик явно не умрет. С такой неприкрытой собственной значимостью мне ни разу не доводилось встречаться. Не зря, видать, говорят, что гордость — это смертный грех. Старый друид, наверное, прочел что-то в моем лице, потому что заговорил он, уже не подпуская в голос эмоций:

— Хексен — Защитник Мира заглянул к нам, с какой-то целью?

— А,… Да. Мне сказали, что друиды владеют тайными тропами. Могу ли я рассчитывать, что вы откроете для меня одну из них?

Он снова, отдавая дань старому ритуалу, поклонился:

— Разумеется. Защитник Мира всегда желанный гость в нашем лесу, и его желания ставятся выше воли друидов. Прошу следовать за мной.

С этими странными словами он развернулся и с резвостью, неожиданной для человека в возрасте, зашагал, легко лавируя между стволами деревьев. Лейла, глянув на меня вопросительно и увидев кивок, принялась его догонять.

Через полчаса бешенной ходьбы друид, наконец, остановился. На небольшом холме среди деревьев возвышаются серые камни-колонны. Мне не стоило усилий, чтобы узнать это сооружение.

— Стоунхендж, — прошептал я. Лейла глянула непонимающе, а друид и ухом не повел.

— Рейна! — крикнул он. И через мгновение из-за камней появилась женщина в таком же белом одеянии.

— Да, Верховный?

— Открой для Хексена Тропу.

— Куда?

— Мне нужно попасть на Мифриловый остров.

— Извини, но камни врат там давно мертвы.

— Что значит, мертвы?

— После Войны богов все врата, ведущие на тайные тропы стали мертвы. Чтобы оживить их, мои братья-друиды долго разыскивали их, проводили ритуалы….

— Тогда мне нужно как можно ближе к городу Ма-арзан.