В высоком и длинном коридоре, освещенном электрическими лампочками под белыми матовыми абажурами, отец сказал, чтобы Варенька подождала его, а сам поднялся по лестнице на второй этаж.
Девочка уселась на скамью, но, заметив наискосок от себя полуоткрытую дверь, осторожно подошла к ней. В это время дверь распахнулась, и в коридор вышел худощавый мужчина с желтоватым болезненным лицом.
— По делу или баловаться пришла? — заметив Вареньку, с нарочитой строгостью спросил он.
— Я с папой, — застыдилась она.
— А как тебя зовут?
— Варенька Заречная.
— Ах, Александра Константиновича дочурка! — приветливо воскликнул он. — Так вот ты какая!
Варенька стыдливо опустила голову и, чтобы скрыть свое смущение, сказала:
— А я вас знаю.
— Ошибаешься, мы не встречались.
— Ну и что? — немного осмелев, улыбнулась она. — Вы Леонид Петрович Логовской, — и тут же пояснила: — У нас есть фотография, вы там с папой на чертеж смотрите.
— Верно, было такое дело.
Леонид Петрович знал, что у Заречного от первого брака имелась дочь, и никогда не сомневался, что отец, аккуратно посылающий деньги на содержание девочки, позаботился также и о ее благополучии, сделал все, чтобы она получила надлежащее воспитание. Увидев теперь Вареньку чисто вымытой, недурно одетой, он тепло подумал о своем друге.
— Папа мне говорил, вы вместе работаете, — сказала Варенька.
— С твоим отцом мы не один пуд соли съели, — пошутил Леонид Петрович.
— Ой, как много, — засмеялась она. — И пить вам не захотелось?
— Ну, это так говорится, когда хотят сказать, что знают друг друга давно и очень хорошо, — улыбнулся он и взял Вареньку за руку: — Пойдем, я покажу тебе нашу чертежную мастерскую.
Они вошли в большой светлый зал, в котором в два ряда выстроились специальные станки с чертежными машинами.
— Нравится?
— Очень.
— Здесь начинается рождение замечательных домов, которые строят советские люди, чтобы таким курносым девочкам, как ты, счастливо жилось на свете.
Эти слова Леонида Петровича Варенька хорошо запомнила и за ужином повторила их, даже сохранив несколько приподнятый тон, каким они были произнесены старым архитектором. Получилось это очень удачно, и отец довольно засмеялся.
— А сыновья даже и не знают, на какой улице управление помещается, — обиженно сказала Татьяна Дмитриевна и, встав из-за стола, вышла из комнаты.
Отец прижал к себе дочку и озабоченно вздохнул. Он полностью отдавал себе отчет, к чему все это клонилось.
А события развивались.
В пятый класс Варенька перешла с похвальным листом, а Коля, как назло, остался в третьем на второй год.
Огорченная мать отхлестала сына по щекам, чего раньше никогда себе не позволяла. Потом сама долго плакала, и Александру Константиновичу с трудом удалось ее успокоить.
Вареньку мама Таня поздравила только на второй день, причем торопливо и сдержанно:
— Молодец, Варя. Хвалю.
Но когда девочка тут же подошла, чтобы помочь ей после завтрака убрать со стола, она холодно отстранила ее:
— Не надо, я сама.
Вскоре девочка попросила объяснить, как вышивается узор, который она нашла в журнале. Обычно Татьяна Дмитриевна охотно делилась своими знаниями. Но тут коротко оборвала:
— Не знаю, думай сама.
Давно они уже не сидели, склонив головы над вышивкой, рядом у окна. Александр Константинович постоянно старался вновь сблизить их, но его попытки были безуспешны, случалось даже, что они вызывали серьезную размолвку с женой.
— Что ж мне ее на руках носить прикажешь? — раздраженно отвечала она на осторожные замечания мужа. — Я уж не знаю, как мне с ней держаться. Раньше ты не делал мне подобных упреков, а теперь все не так.
— Ты напрасно злишься.
— А я не злюсь. Просто с некоторых пор у меня открылись глаза. Я ведь не маленькая, меня трудно обмануть.
— Но тебя никто не собирается обманывать.
— Верно. Однако это случается и помимо желания.
Татьяна Дмитриевна ревновала мужа к прошлому, в котором никто не властен что-то изменить.
Воспользовавшись необходимостью еще раз осмотреть место, где намечалось строительство детского санатория, Александр Константинович предложил поехать туда всей семьей.
Предложение его было охотно принято.
Братья немедленно и рьяно занялись удочками, куканами, сачками. Во дворе накопали червей для наживы и поместили их в железную банку из-под консервов. Споря, какую взять посуду под рыбу, дважды подрались, но помирились, вспомнив про самое большое в квартире эмалированное ведро.