— Я здесь учусь.
— И работаете?
— И работаю.
— А возле папочки заниматься этим нельзя. — С откровенной издевкой Капитолина Николаевна покачала головой.
— Я хочу стать инженером-текстильщиком, там нет такого института, — сдержанно объяснила Маруся.
— Текстильщиком? — Амелина сделала круглые глаза, но тут же усмехнулась и продолжала с нарочитой серьезностью: — Конечно, это так же важно, как сделаться Барсовой или Неждановой…
— Может, и не так важно, — прервала ее Женя, — но нужно хотя бы для того, чтобы на прилавках магазинов не появлялась такая дрянь, как та, из которой сшит ваш халат. Милочка!
Девушки засмеялись.
Довольный той отповедью, какую получила Амелина, Владимир Григорьевич прикрыл ладонью губы.
Женя повернулась к Марусе.
— С кем связалась! — тихо буркнула она и продолжала, обращаясь уже к Елизавете Васильевне: — Что же вы посоветуете? Куда нам пойти?
Но Амелина не хотела оставаться побежденной.
— Можете отправляться в общежитие! — повысила она голос. — Варвару на фабрику я больше не пущу! — Капитолина Николаевна со злостью швырнула папиросу на пол и раздавила ее носком домашней туфли. — До суда дойду, но на своем поставлю. Да и Варвара не захочет возвращаться к вам. А насильно ничего не выйдет. Нет таких законов!..
Она еще продолжала бы, но открылась входная дверь, и в коридор вошли Варенька и Люся, а за ними самодовольно улыбающийся Савва Христофорович.
Увидев девушек, Варенька, часто заморгав глазами, удивленно на них уставилась.
— Вы здесь? — проговорила она растерянно и виновато оглянулась на Люсю.
«А что я тебе говорила?» — будто ответила ей взглядом школьная подруга.
Девушки бросились к Вареньке. Со всех сторон посыпались вопросы, раздались радостные возгласы, смех. Кто-то чмокнул ее в щеку.
Взбешенная Амелина подлетела к мужу.
— Ты явился как нельзя вовремя, — прошипела она, круто повернулась и ушла в комнату, громко хлопнув дверью.
Савве Христофоровичу ничего не нужно было объяснять. Он смотрел на радостные лица девушек и с досадой чесал затылок.
Удержать возле себя Вареньку сейчас невозможно было даже силой.
К Вареньке протиснулась Маруся.
— Ты полегче с ней. — Женя дернула бригадира за рукав.
Но Маруся этого не заметила. Она крепко обняла девушку и шепнула:
— Вместе… навсегда. Сестрой мне будешь, дороже родной.
Женя усмехнулась:
— А что я говорила? Бригадир наш долго сердиться не умеет.
Утирая пальцами слезы, подошла обрадованная Елизавета Васильевна. Однако заговорила строго и с укором:
— Что ж ты, внученька, так скоро дорогу к своей бабке забыла? Да и бригаду всполошила. Беспокоились ведь, тебя искали.
— У ворот ее встретила, она с дядей Саввой шла, — пояснила Люся. — Говорю, тебя всюду ищут — не верит.
— Я никого не забыла, бабушка, — смущенно пояснила Варенька и едва слышно добавила: — Просто я не подумала, что меня будут искать…
XXVII
Назвав Александра Константиновича Заречного лучшим другом своего отца, Маруся не оговорилась. Многие годы совместной работы, взаимного расположения связывали этих двух людей, разных по возрасту, по характеру, разных по прожитой жизни.
Леониду Петровичу Логовскому не было еще шестидесяти, но выглядел он значительно старше своих лет. Трудное досталось ему детство. Родился он в тот самый год, когда в русско-японскую войну, где-то на фронте, в Маньчжурии, убили отца. Несколько лет спустя его мать приглянулась какому-то барину, уехала с ним и как в воду канула. Остался пятилетний Ленька один с пьяницей дедом. До полудня старик крепился, сапожничал, а потом напивался и шпандырем бил внука. Дни кончались одинаково. Одуревший от хмеля дед садился на свой старый табурет с провисшим, до блеска залосненным сиденьем из тонких ремней и горько плакал. Затем он подзывал к себе внука, усаживал его перед собой на низкий верстачок, заваленный колодками, обрезками кожи, жестянками с гвоздями, и докучливо спрашивал:
— Зачем ты, Ленька, живешь на белом свете? А?… Зачем тебе жизнь дадена? А?
Ленька молчал и с боязнью следил за грязными, мокрыми от слез кулаками деда, чтобы вовремя увернуться от того особенно страшного удара, которым заканчивался этот вопрос.
— Тоже жить хочешь, сучий сын? — вскрикивал вдруг дед и одним махом сшибал внука с верстака.
Ленька летел в угол, а старик валился на освободившееся место, что-то долго и невнятно бурчал, постепенно сползал на пол и, скорчившись, засыпал. Во сне он часто стонал и яростно скрежетал зубами.