— Я не уступил им ни одной пилястры, ни одного карниза, — рокотал он своим зычным баритоном. — Я дрался за каждый метр, за каждую ступеньку. И ты не думай, — он остановился перед сидящим в глубоком кресле Логовским, — ты не думай, что это был результат моего упрямства или уязвленного авторского самолюбия. Нет! — Заречный слегка подался вперед, прижал левую ладонь к груди и понизил голос. — Проект, который, как ты знаешь, я столько лет вынашивал, стал будто частью меня самого. Я вложил в него свою душу, иной раз мне кажется, что в нем моя плоть. И, начни они вносить в проект изменения, я, вероятно, испытал бы такую же физическую боль, как если бы у меня отнимали руку или ногу… К счастью, этого не случилось. Мои оппоненты отступили, и проект был принят без единой поправки.
Красивое, открытое, с крупными чертами лицо Александра Константиновича точно осветилось изнутри, глаза слегка прищурились, и от уголков их пролегли неглубокие бороздки.
— Ну, так что ты мне скажешь? — Заречный приблизился к своему собеседнику.
— Я рад за тебя, и ты это отлично знаешь, — вяло улыбнулся тот.
— Знаю, друг. Спасибо. — Заречный схватил стул и, поставив его рядом с креслом больного, сел. — Я потому и поспешил к тебе. Захотелось поделиться. Ведь ты знаешь, не часто удается пройти без поправочек.
— Да, всегда что-нибудь найдется, — согласился Леонид Петрович.
— А тут без единой! — засмеялся Заречный, взглянул на своего старшего товарища и озабоченно спросил: — Ну а ты как?
Леонид Петрович пожал плечами, затем поднял руку к своему болезненно желтоватому лицу.
— Так ведь, наверное, по фасаду видно.
— А что? — попытался слукавить Александр Константинович. — Фасад вроде бы ничего.
— Ну зачем ты это? — укоризненно качнул головой Леонид Петрович.
— Ну, если откровенно, — Александр Константинович опустил свою широкую ладонь на колено собеседника, — небольшой ремонтик требуется. Но я с тем сюда и пришел. Да-да не удивляйся! — Он заговорщицки прищурил правый глаз и счастливо улыбнулся: — Скромный семейный сабантуй. Прошу, так сказать, осчастливить своим присутствием.
Логовской опустил голову и не ответил.
«Кажется, сдает старина», — вглядываясь в лицо друга, подумал Заречный, но разговор продолжал:
— И еще у меня к тебе просьба… В партию решил вступить. Надеюсь, не откажешь в рекомендации?
Некоторое время Леонид Петрович сидел неподвижно, словно решал какую-то сложную задачу, потом достал из кармана таблетки, сунул одну из них в рот, потянулся за стаканом с водой, но не взял его. Проглотив лекарство, он покосился на Заречного и тихо, но очень твердо произнес:
— Не пойду я к тебе, Александр Константинович. И в партию рекомендовать не буду.
— Почему? — все еще продолжая улыбаться, спросил Заречный.
Логовской опять помедлил с ответом и наконец, не поднимая головы, сказал:
— Я получил письмо от Маши.
Заречный утвердительно кивнул головой. Он знал, что дочь Логовского три года назад окончила среднюю школу и, мечтая в будущем стать инженером-текстильщиком, куда-то уехала работать и учиться. Леонид Петрович скучал по дочке, с нетерпением ждал того месяца, когда она обещала приехать в отпуск, и страшно нервничал, если Маша задерживалась. Однако он никогда не мешал ей в осуществлении задуманных планов.
«К сожалению, — говорил он, — стремления детей не всегда совпадают с нашими желаниями. Но если стремления хорошие — в добрый путь!..»
Александр Константинович удивленно посмотрел на своего приятеля.
— Прости, но я не понимаю, что может быть общего между моими просьбами и письмом Маши.
— Она встретила твою дочку, — сообщил Леонид Петрович.
— Вареньку? — заинтересовался Александр Константинович. — Любопытно. Наверное, выросла. Ты ведь ее раньше знал, она рассказывала.
— Красивая девушка.
— Ну, как она там?
— И это спрашивает отец, — вздохнул Логовской.
Александр Константинович немного смутился.
— Что-нибудь случилось?
— Да как тебе сказать, — пожал плечами Логовской. — Вот это письмо. Читай.
Александр Константинович недоуменно взглянул на Логовского, взял со стола разорванный сбоку конверт и подумал с досадой:
«Маша — умная девушка, но всегда склонна к преувеличениям».
Отыскивая главное, взгляд быстро заскользил по бумаге.
Вдруг глаза словно споткнулись о буквы, остановились и затем осторожно двинулись по строкам.
«До сих пор с трудом верю, — читал Заречный, — что наш милый, добрый, всегда немного шумливый Александр Константинович, которого все мы привыкли встречать в нашем доме как своего, родного нам человека, оказался таким… — Дальше несколько слов было тщательно зачеркнуто. Видимо, написав сгоряча то, что думалось, Маруся затем смягчила выражения, закончив фразу словами: — Таким жестоким и бессердечным».