«Не загрустила бы внученька», — тревожилась она.
В магазине Ульяна Гавриловна, подавая расчерченную на мелкие квадратики карточку, попросила худенькую, остроносую продавщицу с усталыми, печальными глазами:
— Пожалуйста, дайте нам хлеба на два дня.
Продавщица, одетая в белый халат, натянутый на зимнее пальто, сунула озябшие пальцы в кольца ножниц и аккуратно отрезала от карточки два квадратика.
— Сегодня что-то особенно холодно, — тщательно взвешивая хлеб, пожаловалась она и вздохнула: — Но здесь хоть крыша над головой, а на фронте и ее нет.
— Кто у тебя там? — бережно завертывая паек в газету, сочувственно спросила Ульяна Гавриловна.
Продавщица ответила неохотно:
— Много, — и, помолчав, добавила: — Муж, сын, двое братьев, сестра, зять… А потом участливо спросила: — Вы с вокзала? Тоже, видать, провожали.
— Провожали, — неопределенно повторила за ней Ульяна Гавриловна и, подхватив Вареньку на руки, поспешила к выходу.
«Эх, дочка, дочка, такое ты натворила, что людям в глаза смотреть стыдно», — с горечью думала она.
Затем бабушка и внучка побывали в продуктовом магазине, где им отпустили причитающееся количество крупы, масла и соли, и только потом направились домой.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Ульяна Гавриловна тяжело дышала и, хотя настроение было скверное, шутила с Варенькой:
— Будто и легка ты, а вот уморила бабку. Совсем задохлась я.
В коридоре их встретила Елизавета Васильевна. Невысокая, худенькая, она выглядела немногим моложе Ульяны Гавриловны, с которой около двадцати лет работала на одной фабрике.
— Проводила, значит? — участливо спросила она.
— Что ж делать, раз такое получилось? — вздохнула Ульяна Гавриловна, опуская Вареньку на пол. — А у Частухиных как? — поинтересовалась она, косясь на дверь, за которой лежала больная. — Был врач?
— Только что ушел. Долго, говорит, проболеет.
— Трудно придется Владимиру Григорьевичу.
— Так ведь жена — не гусли, поиграв — не бросишь.
— Еще как бросают, — горько усмехнулась Ульяна Гавриловна.
— Случается, конечно, — чувствуя, что сказала невпопад, поторопилась согласиться соседка.
Ульяна Гавриловна открыла дверь в свою комнату.
— Мне сегодня в ночную. Может, присмотришь за внучкой? — обратилась она с порога к Елизавете Васильевне.
— Почему ж не присмотреть? — охотно отозвалась та. — Давай свою красавицу, вместе веселее будет.
— Чайку попьем и приведу, — удовлетворенно кивнула головой Ульяна Гавриловна. — На следующей неделе я утро работаю, а там и мать вернется…
Однако через неделю Катюша не вернулась.
Не приехала она и через две недели, и через месяц. Вначале, как она писала, ее не устроила предложенная работа, а когда Ульяна Гавриловна нашла подходящую ей должность в конторе фабрики, заявила, что намерена более надежно обеспечить свое будущее. При этом она намекнула, что встретила одного весьма положительного человека, которому очень понравилась. Но, видимо, задуманный план давался нелегко, потому что время шло, а Катя ничего определенного сообщить не могла.
Пришлось Ульяне Гавриловне устроить Вареньку в детский сад.
Девочка отправилась туда неохотно.
— Зачем в сад? — недоумевала она. — Скоро мама приедет…
Однако среди сверстниц она быстро нашла подруг, в обществе которых легче забывала о том, что давно не виделась с мамой.
Отца она вспоминала реже. Ведь с матерью Варенька раньше никогда не расставалась, а отец уезжал в командировки, иногда довольно длительные. Так что к временному отсутствию его она успела привыкнуть. К тому же у большинства подружек папы воевали, и то, что их не было дома, казалось делом обычным…
В саду было много игрушек, забавные игры сменялись интересными представлениями. Варенька не участвовала в сценках, но смотрела их с удовольствием и обязательно сопровождала своими замечаниями:
— Все это нарочно, а как будто правда…
Сценой служило место у стены между чахлым фикусом и пышной пальмой. На большом мягком ковре удобно расселись нетерпеливые зрители. Они дружно хлопали в ладоши, что не ускоряло, а скорее мешало начать действие.
Когда это занятие всем надоело, в зале наступила тишина.
Из-за кадки с фикусом на сцену выбежали восемь подружек. Выстроившись в два ряда, они, взмахивая голубыми шарфиками, принялись старательно изображать бушующие волны. При этом все восемь усердно шипели, что должно было создать иллюзию морского прибоя и яростного свиста ветра. Затем появилась девятая. Захватив кончиками пальцев подол своего белоснежного платьица, она, плавно покачиваясь, неторопливо прошлась среди волн-подружек.