– Нашлась, родимая! – вдруг ввалился в круг мальчишка лет восьми в шубейке и крепкой обуви, не в пример поприличнее многих.
Толпа сразу стихла, замолчала и свирель.
Мальчишка отдышался, подобрался к Маре.
– Отдадите? – спросил хмуро и с подозрением.
“Вот и наигралась” – подумала Мара и не глядя сунула свирель молочникову сыну.
– Он нашел.
Мальчишка поднял глаза на высокого парня, видно было, как из последних сил храбрится, страшась несправедливости от взрослых.
– Это я потерял… Вечером сыр у тебя покупал, помнишь?
Парень посмотрел на дудочку. Солгать бы и спрятать находку, да не приучен.
– Ну помню… А откуда у тебя такая?
– Это учителя моего. Дядька один принес давно, заказал чары наложить. Учитель вчера заказ выполнил, я относил. И не донес… Отдай, а? Я даже ночевать не вернулся, до утра искал. Мне уши снимут за нее…
Парень молчал в сомнении.
– Я знаю его, это магов подмастерье, – Мара вздохнула. – Видать, правда его. И протрите ее обязательно с холоду.
И, не дожидаясь развязки, разом потяжелевшей походкой побрела к прилавку.
Серое утро принесло серый день, хотя варенье разобрали еще до сумерек. Безо всякой радости от удачной торговли, Мара ушла домой с пустым коробом и пустым взглядом. Давно уж так не бередили ей душу невольным напоминанием о юности, истаявшей как эти волшебные цветы…
…
Самовар развлек урчанием, погрелся в печи привычно поздний обед. Маленький дом Мары на Кленовой улице быстро наполнялся теплом. Две комнатушки и сени, одна хозяйка – много дров не нужно.
Вот только навести ее хоть та же мышь – было бы веселее чаевничать. Мара даже попробовала приманить ее сыром, но та после случая с ватрушкой не показывалась.
Негромкий стук отвлек Мару от задумчивого разминания масляной картофелины деревянной ложкой.
– Это сапожник! – раздался голос за сенными дверями. – Ваши ботинки готовы.
– Иду! – Узнав голос мастера, Мара оставила плошку и сняла засов, про себя дивясь, что сапожник явился лично.
С холода в сени ступил мужчина в дубленой куртке с высоким воротом. На вязаной шапке и большом шарфе не было ни снежинки – видно, вещи носил зачарованные, утепленные простенькой магией. По меркам простых горожан – не бедствовал.
Еще бы – самый именитый обувной мастер в этой части столицы.
– Вот, новенькие, – сапожник протянул пару крепких зимних бот и улыбнулся в усищи. – Скрипучие, как положено!
– Вы что же их сами-то принесли, разве я барыня? – не удержалась хозяйка, принимая товар и внося в освещенную комнату из темных сеней. – Зашла бы послезавтра, как договорились.
– Ну так готовы раньше – зачем мерзнуть два дня. Я же вижу, – он кивнул на ее старые боты в углу, с которых в сенях натекала лужа талого снега.
А новые боты были что надо. С овчиной. Мара впервые лет за десять решила заказать зимнюю обувь у хваленого сапожника, уговаривая себя всю дорогу “Могу же я себе позволить?..”
Молва не подвела, свою цену они стоили.
– Примерите? – спросил мастер.
Шагнул ближе и остался у порога комнаты, деликатно глядя в потолок, пока Мара присела на лавку и зашнуровывала новую пару. Это действо и ощущение плотной кожи высоких новых ботинок подняло ей настроение, заставило дрогнуть уголки губ.
– Вот, – она поднялась, чуть подоткнула юбку к бокам и легко прошлась, стуча новыми каблуками по дубовым половицам. – Отлично сидят, спасибо.
Мастер очень внимательно следил за ее маленькими шагами, а потом поднял голову и спросил со внезапной решимостью:
– Мара, вы меня не помните?
От неожиданности хозяйка замерла юбкой в кулаках и впервые посмотрела на сапожника пристально. Борода и усы, возраста не разберешь толком. Под шапкой и лба не видать. Хотя глаза вроде бы знакомые.
– А ведь я и сватался к вам, – хмыкнул он, – тогда еще, в деревне. Вы думали все лето, а потом за того приезжего парня пошли.
– Дайн? – воскликнула изумленно Мара, вдруг признав в сапожнике своего ровесника, бывшего соседа.
Дайн был парень видный, и росли они бок о бок. Сначала по двору общей ватагой носились, потом он за один год дорос едва не до притолоки – тогда они и начали друг друга стесняться.
Несколько лет прошло, пока он посватался. Мара и не против была, только все свободу свою жалела. А потом влюбилась в заезжего молодого купца. Куда соседу, которого с пеленок знаешь, с приезжим, городским молодцем сравниться?
Упорхнула она в город к сентябрю. И нет, не жалела!.. Пока мужа через два года чахотка не унесла. Только и родителей уже не стало, а в деревне одной жить тяжелее. Так она и осталась горожанкой. Летом ягоды собирала, по осени варила, подпол до самой крышки горшочками заполнялся. Зимой вот рынок этот…