И вот в один ужасный день солнце отвратительно ярко светило, погода была невыносимо стабильной и сухой, мерзкая трава каждый день зеленела и густела на земле после исхода зимы. Воздух был настолько прозрачным, что уродливые седые горы виднелись отовсюду. В поселок заехало городское такси с чемоданами на крыше. Три чемодана связаны крепко, багажник приоткрыт от загруженных вещей и также связан тонким тросом. Двадцати семилетний Володя замечает на заднем сидении в мимо проезжающей машине одну единственную фигуру девушки в шляпке. Она сидела, как солдат, и не смотрела по сторонам. Ему не пришлось идти за машиной, в семи метрах от него такси остановилось, водитель вышел, открыл даме дверь. С момента как ее нога вступила на землю, по которой ходил первый холостяк, сердце Володи треснуло. Шторы в окнах всех домов в радиусе видимости шевельнулись. Дама, нет, нет, какая дама, это была юная девушка не старше 20 лет, подозвала длинными пальцами Володю, который стоял с палкой в руках, а вперед него уже далеко ушли бараны. Володя прибежал. Потом много, много раз еще бежал к ней, этой городской внучке Нуне бабо1.
Луиза отказывалась говорить по-армянски, называла себя метиской. Когда над ней насмехались родственники, она им напоминала, что ее мать на половину русская, на половину армянка, имеет право. Ну вот на день рождение свой бабушки, не той, что русская, приехала на такси из Тбилиси и взяла с собой одежды на целый год, а по сельским меркам — на всю жизнь.
Мать Володи и так, и иначе, и золото предлагала, и посредников отправляла, она ни в какую не хотела знакомиться с Володей. Все были уверены, что ей надо еще раз взглянуть на него, тогда точно согласится. Узнав о возможном сватовстве, из города примчались родители Луизы, чтобы наверняка огородить ее от женитьбы на младшем сыне в такой глуши, иначе это означало бы, что она, городская красавица, останется доить овец и смотреть за чужими стариками. Но они чуть не опоздали на пару часов. Володя утром рано до петухов перелез через забор Нуне бабо и подкараулил девушку, когда она шла в туалет.
Через несколько часов машина с теми же чемоданами мчалась в сторону Тбилиси. Володя так и не узнал, в чем была причина, ведь встретившись у уличного туалета глазами с Луизой, он увидел, что у девушки что-то заискрилось.
Все говорили только о том, что она ему не пара, зачем Володе городская белоручка.
— Кто кому сейчас пара, Володечка? — как-то сказала Луиза на чей-то свадьбе, желая облегчить боль утери несостоявшегося жениха.
Встречались они с тех пор нередко. Папа Луизы — одноклассник его матери, имеют много общих родственников.
И вот в свадебном зале старик искал свою единственную, но возможно прошедшую любовь, знал, что она точно приедет из Москвы, где живет со своим ужасным мужем-профессором и с детьми от этого профессора.
Володя с внучатым племянником стояли в проходе, не заходя в зал, где продолжала танцевать невеста. И вдруг они оба посмотрели вниз, по ступеньками бегали дети вверх, дверь в холл открылась, и опять эта ножка, все такая же изящная. Она, не посмотрев по сторонам, сразу поднимает взгляд и сразу на Володю. У старика затряслись коленки, которые ныли в последнее время. Она знала, что он будет здесь, знала, что тот знает о ее манере приходить к середине праздника, вот и стоит у входа, караулит.
Варфоломею стало жалко деда, он понял, что сделал правильный выбор женившись. Если бы Володя после встречи с Луизой женился хоть на ком-то, были шансы, что мог бы пережить тот ужасный солнечный день их первой встречи.
Из туалета наконец вышел Радик. Заметив это, Варфоломей пулей побежал облегчить мочевой пузырь.
Никто в свадебном зале не заметил отсутствие жениха, как всегда бывает, невеста занимает все внимание публики. Ее одежда, манера поведения, танец, внимание к гостям. Как стремительно меняется время. На эту тему думают все возрастные замужние дамы, у кого была свадьба. И мама невесты, и жениха, и Луиза, и все, все остальные поражались возможностям и раскрепощенности невесты. В их время такая роскошь, как танцевать со всеми наравне, поднимать глаза на свекра и свекровь, была не позволительна. Что уж говорить о том, что невеста не проронила слезинки, когда выходила из отчего дома. В их времена если не хотелось плакать, то близкие невесты больно щипали за мягкие ткани, чтобы вызвать слезу. Что касается слез родителей невесты, то раньше это всегда было само собой, щипать не было необходимости.
Когда забирали Клеопатру из ее родовой деревни в Джавахке, она немного всплакнула, уж никто не знает от всего сердца или выдавила, но вот ее мать и отец не проронили слезинки. Тогда тетя Клеопатры на ухо родителям шепнула: