Много раз Клопинэ приходил узнавать о здоровье выздоравливающей Марты и возвращался с тяжелым сердцем: на душе его была тайна.
Марта возвращаясь в свое скромное убежище, ловила себя на мысли, передававшейся этими словами:
— Добрый молодой человек!
X. Комедия пьянства
Жилль Гобелен, знаменитый красильщик, имя которого сохранилось в названии особых ковров, дал своему работнику Этьенну Феррану долю в прибыли. Но кроме привязанности, которую он имел к своему честному работнику, Гобелен платил таким образом ему за неоценимую услугу: Этьенн Ферран после многочисленных поисков смог найти химический состав, дававший пурпуровую краску, которая употреблялась для изготовления королевских мантий.
Этьенн жил в одном доме с Гобеленом. Комната его была скромна и проста. Единственным украшением был рисунок, сделанный им самим и изображавший ребенка, которого на ступенях лестницы поднимал человек в одежде работника.
Мальчика, найденного на лестнице, назвали Этьенном Ферраном, именем того, кто нашел его, и который, будучи сам работником у Жилля Гобелена, умер, воспитав у своего приемного сына честность, которая вошла в пословицу в сен-марсельском предместье.
Жених Алисы никогда не знал другой семьи, кроме работников в красильне; эти добрые работники были для него настоящими братьями, всегда готовые помогать ему.
Но, будучи добрым, Этьенн, всегда мстил, за нанесенное оскорбление.
Не понимая причины, которая заставила так вероломно действовать незнакомого ему человека на Разменном мосту, Этьенн Ферран решился наказать его.
Он долго выяснял, кто это, кто здесь живет, и узнал, что его зовут Моревель.
Два раза ходил Этьенн в дом Моревеля, чтобы наказать его, но никого не заставал. Дом был пуст. Расспрашивая соседей, он узнал наконец, что королевский мясник ходит каждый вечер в таверну Архангела, находившуюся в улице Бетизи, напротив дома адмирала Колиньи.
Но вернемся в таверну, где находились Ренэ, Тибо и другие красильщики, товарищи Этьенна Феррана.
— Если Гарнье убил мою невесту, — говорил Этьенн с сдерживаемым гневом, — его крови, пролитой по капле, будет недостаточно для искупления…
— Вы можете положиться на меня, — сказал Ландри, подходя.
— Мы все готовы отомстить за вашу дочь, Перрен Модюи! — воскликнул Марсель.
— Не только мы, — подтвердил Гюбер. — Но и все жители предместья.
— Да! Да! — раздались возгласы.
— Благодарю, друзья мои, благодарю! — растроганно сказал звонарь. — Но мы только предполагаем, кто же похитил мою Алису, а нам нужны факты.
— Вот мое мнение, — сказал Гюбер. — Вашу дочь похитил Гарнье; он спрятал ее далеко от своего дома; он любит ее страстно и надеется смягчить… Итак, вы можете быть спокойны, он не убил ее и не убьет.
— Но где он мог ее спрятать, злодей? — спросила Жермена.
— Это можно узнать.
— Как?
— Очень просто. Жан Гарнье влюблен и боится глаз честных людей, стало быть, он прячется. Я не хитрее других, но бьюсь об заклад, что мясник ходит к ней после звона о тушении огня. Последите за ним.
— Но мы подстерегаем уже три ночи и видели бы, как он выходит.
— Да, если бы он шел по обыкновенной дороге… А разве вы не знаете, что в доме его два выхода?
— Два выхода!.. Надежда вдруг вспыхнула в сердце Этьенна.
— Андрэ, Тибо, Ренэ и вы все, мои товарищи, — вскричал он. — Эту ночь мы проведем на Сент-Женевьевской горе!
Работники согласно кивнули.
— Молчите! — вдруг сказал Гюбер вполголоса.
Все прислушались и услышали песню.
— Я знаю кто это, — проговорил Гюбер, — это Кажэ, один из приказчиков Гарнье…
— Надо заставить его заговорить, — воскликнул Этьенн.
— Нет, с ехидной надо иметь осторожность змеи. Уйдите все, кроме Лоазеля, и я берусь заставить Кажэ проболтаться, — сказал трактирщик Лоазель.
Вскоре Гюбер и Лоазель остались в таверне одни.
Они ждали, прислушиваясь к шуму шагов. Через несколько секунд пьяный Кажэ прошел мимо окна, выходившего на улицу. Он пел.
Гюбер выбежал на порог.
Кажэ, распевая, проходил мимо.
— Как! — закричал Гюбер. — Ты проходишь перед таверной не останавливаясь? Я не считал тебя способным на такое!
— Я вот что вам скажу, — пролепетал Кажэ. — Мне сегодня некогда… притом я что-то озяб…
— Это в августе-то? Мэтр Лоазель, нет ли у вас чего-нибудь горяченького, чтобы согреть его?
— Как не быть! Принесу, — отвечал трактирщик, отправляясь в погреб.