Но есть еще второй смысл: это – воображаемые миры, создаваемые путем абстрагирования от абстракции реального мира. Здесь принцип квази-предметности выступает в чистом виде. Разумеется, соприкосновение с реальностью есть и здесь. Во-первых, эти квази-предметы соответствуют реальным всеобщностям, не имеющим, не входящим в эйдические формы, слишком общим, разлитым и неопределенным – отношениям и ситуациям, состояниям и т. д. Все это кристаллизуется в абстракции, исчисляется, формализуется. Но созданные небывалые миры математической фантазии имеют и другое соприкосновение с реальностью – они представляют собой ее конварианты, ее возможности, переменные, и в этом смысле абстракция получает здесь свой фантастический противообраз, подобный реальному образу, но отклоняющийся от него на все возможные значения некоторой переменной. Общее с поэтической фантастикой, но отсутствие наглядности, ибо поэтическая фантастика держится ближе к конкретному эйдосу. Эти воображаемые математические миры, или, как уже сказано выше, способны к созданию своего рода противообразов, моделей невиданных предметов, или, если речь идет о самых чистых созданиях математического воображения, являются определенными квази-конкретными способами уловления всеобщего в его разлитой, неопределенной, не-актуальной форме. Эти миры реальны, как доказывает их практическое значение, но реальны не непосредственно, а реальны в иной модальности, недоступной предметному для-себя-бытию, формированию чего-то «наглядного». Вот почему они нуждаются в опосредствовании для того, чтобы быть созерцаемыми, для того, чтобы получить реальную форму чего-то предметного. Сие относится и к изучению микро-физических «объектов». Вот почему наблюдение их возможно лишь косвенно, через посредство.
Каким образом интуиция предмета
Каким образом интуиция предмета может идти впереди предмета?
Вот каким образом: поскольку существуют quasi-предметы, не являющиеся еще собственно] предметами. «Очевидность» м[ожет] б[ыть] внутренней. Первое предполагает реальную «кажимость», второе – quasi-кажимость, очевидность абстракции, это и есть априори. Эта интуиция предмета абстракции может идти впереди реального предмета, хотя интуиция реального предмета не может идти впереди предмета. Но предмет абстракции не есть предмет в конкретном смысле слова. Это абстрактная всеобщность, «лошадность» или «мариность» (если речь идет о девушке по имени Марина, имеющейся в одном экземпляре). Даже если геометрия рассуждает о треугольнике, то это лишь неточность слов, в действительности она имеет в виду «треугольность» как essence. Предметы в смысле современной онтологии все таковы, как «мариность». Если теперь сделать их предметами внутреннего его созерцания, то получится априори, идущее впереди предмета, ибо мы перешли от действительного к возможному, потенциальному, следовательно, в этой абстракции, внутри создаваемой, могут быть какие-то «чистые элементы» или новые «синтезы», какие не встречаются в природе. В общем, абстракция и возможность имеют своим предметом то, что не является вообще или не является еще предметом в эйдическом, след[овательно], в действительном смысле. Наиболее широкие из этих абстракций возможности суть формы и категории Канта, а процедура ихустанавливается, абстрагирование абстракции. Если, вместе с современной наукой, пройти путь «формализации» более конкретных предметов, то открывается более широкая область априори (чем занимается феноменология), иначе говоря – формального изучения существенной стороны определенного круга явлений, что может принести некоторые не наблюдаемые ранее решения, как бы извлеченные из самой мысли. И в самом деле, это есть способ изучения входящих в конкретное целое, но не всегда укладывающихся в форму особенного эйдоса элементов единичного и неопределенного всеобщего (потенциальная бесконечность).