— Она была богачка? — удивилась Руженка и отпила вина, а дворник посмотрел на нее и утвердительно кивнул головой.
— Вы угадали, — сказал он, — была богачка. Я не сказал вам еще, что, когда она этих детей подбросила в проезде, она получила кое-какой капитал. Ну, — усмехнулся он, — привалило ей счастье. Выиграла в лотерее не то еще как-то… На детей бы хватило, но она была просто развратная. Драма все же в другом — в том, что новоиспеченный отец, частное лицо, когда эту развратницу выследил, взял ее к себе секретаршей. Представьте себе, — дворник выпятил челюсть и посмотрел на нас, — она стала секретаршей человека, который ей и во сне не снился, она представления не имела, что он о ней все знает, не говоря уже о том, что ей и в голову не приходило, что маленький ребенок, который у него есть, — ее собственнее брошенное дитя…
— Ужас! — воскликнула Руженка и отхлебнула вина. — Ужас! Он был женатый?
— Это неважно, — сказал дворник и стряхнул пепел в пепельницу, — может, был женатый, может, разведенный, может, вдовец, черт его знает. Факт, что эта женщина пришла к нему как секретарша и представлення не имела, к кому, собственно, лезет.
— Она не могла знать, — кивнула Руженка, — она не ясновидящая.
— Это точно, — кивнул дворник.— А неплохо бы ей быть ясновидящей!.. У этой дамы были, как мы говорим на профессиональном языке, две типичные приметы: одна заключалась в том, что она охотно проводила время, шатаясь по разным местам. Вдруг ударит ей в голову, схватит чемодан и отправляется на два-три дня куда-нибудь к реке, или на целую неделю в горы, или на две недели еще куда-нибудь — в горящее пекло…
— Сумасшедшая? — вмешалась Руженка, пока дворник выпускал дым.
— Ну, нет, — сказал он, — разве что немного. А кто из нас не сумасшедший? Сумасшедший каждый. Тот человек, например, тоже путешествовал. Часто ездил туда-сюда, отправлялся в разные загородные прогулки, но для данного случая все эти подробности не имеют значения, я мог бы о них и не говорить. Вторая типичная примета — необычайно короткая шея. Подбородок у нее касался груди, а там, сзади… — дворник схватил себя за шиворот, — начинались сразу лопатки. Но это тоже не относится к делу, знаешь… — обратился он к жене, а когда пани дворничиха молча кивнула, продолжал: — Главное в том, что наш герой, когда он взял ее к себе в секретарши, стал плести вокруг нее сеть. Начал понемногу, потихоньку-полегоньку с ней сожительствовать и тиранить. Вы, наверное, про себя думаете, что из моего рассказа это не должно вытекать. Но если не вытекает, то и не вытекает. Короче говоря, был он человек с характером и хотел, раз уж этого но сделала полиция, сам наказать мать, бросившую своего ребенка. И хотел сделать так, чтобы ребенок своим характером не был похож на мать. Хотел, чтобы из него вырос человек смелый, а не какая-нибудь развратная тварь, похожая на мать, хотел оставить ему свое наследство. Так и стал этот человек с ней сожительствовать и тиранить. И делал это он тонко, так как был человеком умным, знал, что, если будет поступать грубо, она ему просто-напросто откажет и сбежит. Он хорошо ей платил, но не заставлял много работать — следил, чтобы она не переутомлялась: так, какой-нибудь телефонный звонок и несколько строчек напечатать на машинке, зато мучал ее по-всякому, как мы говорим, душевно. Так однажды он оставил на свом столе в кабинете фотографию. Фотографию своего приемного сына. Ну, само собой, она не узнала его — ведь ребенок подрос и, кроме того, он был один, но смотреть на эту фотографию она смотрела и поэтому, печатая, путала буквы и строчки. В другой раз он поставил на стол фотографию похорон другого ребенка. Впереди в треуголках с черными плюмажами и золотыми лампасами на брюках — такой маскарад… — Дворник выпустил струю дыма и посмотрел куда-то в угол за мою спину, где стоял шкаф… — Сзади шла какая-то убитая горем женщина, а посредине ехал катафалк, в котором за стеклом с резными ангелочками стояли два маленьких серебряных детских гробика, ну это уже было чересчур. Когда секретарша увидела такое на столе, она стала судорожно глотать воздух, вытаращила глаза. Подбородок, который у нее лежит на груди, начал трястись. Ясно вам? — назидательно спросил дворник и посмотрел на вас. — Она и понятия не имела о судьбе своих несчастных деток. Думала, наверное, что оба умерли, — а почему бы и нет? — ведь она их оставила в проезде, было им несколько дней, шел снег и стоял мороз, так что птицы падали с крыш… Значит, подбородок у нее трясся, но, когда в кабинет вошел хозяин, частное лицо, она сделала вид, что вроде ничего не случилось, и стала стричь ногти. Ну, вам понятно, что он догадался — не глупый был человек. Позже, когда они оба оказались в кабинете, он посмотрел на фотографию и вздохнул. Вот так судьба, такие, мол, маленькие, двояшки и, наше вам, — умерли. Бедняга мать идет за катафалком, сердце разрывается, вы этого сроду не поймете, у вас никогда не было детей… Потом, работая, стал ей намекать, что существуют разные тайны, которые человек знает, но скрывает, и что люди, подобные ему, чаще всего прячут такие тайны в папках на столе. У него на столе лежала такая темная папка, в которой он нарочно оставлял лист бумаги с разными нацарапанными буквами, секретарша, когда он ушел, попудрилась и бросилась к папке, как дикарь… Ясно вам, барышня? — Дворник посмотрел на Руженку, которая вдруг задрожала, а когда Руженка покачала головой, он продолжал: — Или намекнул еще раз, такие тайны могут находиться в библиотеке, которая была у него в кабинете… Эгей!.. — мотнул ои головой в сторону жены. — Закрой-ка шкаф, опять он открылся. — Пани дворничиха поднялась из-за стола, закрыла за моей спиной шкаф, который перед этим заскрипел. — Ну, просто в библиотеке, — продолжал дворник, когда пани Гронова торопливо вернулась к столу,— Секретарша тут же ринулась в библиотеку, как только ногу себе не вывихнула. Но нашла она там только самые обыкновенные книги, может, среди них и какую-нибудь страшную. Тогда ей пришло в голову, что, может, она чего-нибудь найдет в нижнем шкафу, который был заперт и застеклен, если стукнет хорошенько по стеклу… Барышня, — дворник посмотрел на Руженку и выпустил дым, — что с вами? Надеюсь, вы не боитесь войны, допейте, жена нальет вам еще.