— Что случилось в Австрии, — провозгласила она, — было предсказано по звездам. По звездам предсказали и то, что случилось с нами, с теми Судетами. Настоящие знатоки звезд этого ждали. Предсказывал и гороскоп пана уполномоченного, хотя он об этом всем и не говорит. Гитлер потерпит катастрофу и сдохнет страшной смертью, у него написано это на лбу. А потом, когда это случится, — прибавила она, — наступит мир. Но это будет мир только так, поверхностный. Под землей будут копошиться… зародыши конца цивилизации и культуры…
«Зародыши конца цивилизации и культуры…», но это, конечно, были не ее слова. Я спросил, откуда она это взяла.
— Ну, — ответила она небрежно, стоя у холодной плиты и даже не пошевелившись, — встретилась я тут с одним нашим знакомым, — и прибавила, что я его знаю. — Как раз я только что говорила о его гороскопе, — сказала она, — у него борода, носовой платочек, и он то и дело вынимает из кармана нож. Он мне объяснил, — показала она на ладонь, — что значат эти линии. Это так же как лицо и лоб, для этого нужно только иметь хорошее зрение. А кто не имеет, может взять лупу… Но это еще что, — сказала она быстро. — Совсем не все! Непонятно мне… — Она повернулась к двери, словно хотела убедиться, что нас никто не подслушивает, хотя никого не было дома. — Непонятно мне, почему со вчерашнего дня в кабинете топится большая изразцовая печь.
— А меня это совсем не интересует,—сказал я.— По мне, пусть топится хоть в котельной! Хоть в котельной, хоть на крыше!
— Ну да, а все же интересно, — сказала она. — Топят в кабинете изразцовую печку, в которой сроду не горело ни одно полено.
— Может, ему холодно? — сказал я.—Холодно, хотя на улице солнышко и сухо, как весной. Может, там испортилось центральное отопление?
— Ему холодно! — засмеялась Руженка. — Сейчас, когда на улице как весной, ну конечно! Мне скорее кажется, что ему жарко. Вчера я из кабинета выносила дрова. Знаю я, почему он топит. Жжет бумаги. Жжет бумаги, будто должен прийти конец света!
— ...
— Ну что, — сказала она, когда я немного удивился, мне по-прежнему все было безразлично, — ничего особенного в этом нет. Убирает в кабинете. Бумаги ненужные жжет. Удивляюсь только, что так вдруг. Через столько лет. Сжег бы вдобавок еще и свой красный ковер…
— Если он убирается и жжет бумаги, — сказал я, — так в этом нет ничего особенного, и удивляться не надо, что так вдруг и через столько лет. Надо же когда-нибудь и это делать. Сделал бы все это, к примеру, полгода назад или еще через год — все равно много лет прошло, все равно это было бы вдруг.
— Это правда, — кивнула она, отошла от плиты и села за стол против меня, — это правда. Но, кроме конца света, он может жечь бумаги и по другой причине. Мы будем делать ремонт.
— ?..
— Да-да, начинаем ремонт, — подтвердила она, когда я удивился, — после воскресенья. Кабинет, комнату твоей страшной бабушки, переднюю, может, и столовую и кладовку, наверное, все. Говорят, чтобы было красиво… Чтобы каждому здесь очень нравилось и никому отсюда не хотелось уходить… Чтобы каждый чувствовал себя здесь как дома.
— Он так говорил? — удивился я теперь уж на самом деле. — Быть того не может. Мне кажется… здесь что-то скрывается. Это не просто так. Вдруг — чтобы каждому тут нравилось! Вдруг — чтобы каждый себя чувствовал здесь как дома! А кто маляр?
— Маляр никто, — оказала она поспешно, — маляра он наймет сам. Он дал мне понять, чтобы я об этом не беспокоилась. Есть у него кто-то свой. Какой-нибудь полицейский в отставке. Но я еще кое-что знаю, — сказала она быстро, — Грон уже два дня возит на тачке в подвал кирпичи. Та горка кирпичей, которая лежала возле дома, была наша. Возит он их в подвал, будто строит там избу.
Действительно, дошло до меня, вчера перед домом была гора кирпичей.
— Это правда странно, — кивнул я, — что он там собирается строить? Может, какую стенку.
— Я думаю, покачала она головой, — что это связано с тем, что он копал. Ведь он копает в подвале добрых полгода, и не возят ли для этого кирпичи… Знаю я и еще кое-что. Мы в этот подвал должны будем отнести, когда начнется ремонт, кое-какие вещи из квартиры. Чтобы освободить маляру место.
— Этому я не верю, — сказал я, — этому нет. Когда у нас в последний раз был ремонт, мебель выносили на лестничную площадку и в те комнаты, где не красили. А это глупость. Зачем носить вещи в подвал?!
— Мне это тоже кажется странным, — сказала Руженка, — потому я и говорю. Зачем это таскать в подвал, когда можно вынести в коридор или в другие комнаты? Но будет так. Сказал мне… ну, конечно, он. Теперь мне становится ясным, зачем Грон делал из веревок петли, он их делал, помнишь, я как-то тебе говорила. Делал их, наверное, для вещей, которые будут выпосить…