Полное отречение от самолюбия и от мира – условие не только приобретения любви к Богу, но и стяжания любви к ближнему.[127] «Не удаливший себя от пристрастия к материальным [вещам] <…> не может чистосердечно любить <…> ближнего»,[128] – учит святой Исповедник. Кроме того, совершенная любовь к ближнему, равно как и совершенная любовь к Богу, требует бесстрастия:[129] полностью очистив сердце от страстей, человек сможет возлюбить ближнего духовной любовью. В противном случае, то есть если страсти укоренятся в человеке, его любовь будет плотской, земной, так или иначе, осознанно или нет, связанной с этими страстями, поскольку существует немало причин любви, но большинство их – «недобродетельные» и далекие от истинного христианского идеала.[130] Так как человек страстен, он может видеть ближнего только в искаженном свете, «находящиеся в душе страсти <…> ослепляют мысль».[131] Лишь достигнув бесстрастия, он способен увидеть в другом образ Божий, начать устанавливать с ним духовную связь, исключающую любую примесь плотских (в широком смысле) желаний, намерений, чувств.
Наконец, можно сказать, что условием приобретения истинного, добродетельного, самолюбия есть удаление от любви к себе и к миру. Привязываясь к своему эго и миру посредством страстей, мы не приближаемся к образу Божиему, по которому сотворены. Напротив, мы поддерживаем и взращиваем нашего «ветхого человека» вместо того, чтобы умертвить его, чтобы дать жизнь «новому человеку». Как пишет преподобный Максим, «мы любим себя против себя». По мере того как будем очищать сердце от страстей и совершенствоваться в добродетелях, начнет проявляться наше истинное, духовное существо; оно станет жить в нас и возрастать все больше, и все наши мысли, заботы и любовь будут согласовываться с волей Божией.
Итак, то, что любовь состоит в соблюдении заповедей и тесно связана с упражнением в добродетелях, подразумевает отвержение себя и мира, а в своей совершенной форме – и бесстрастие. Это объясняет, почему святые отцы относят ее к деланию (праксису), то есть к подвигу, и считают, что стяжание любви – это плод всех тех трудов, которые человек совершает с целью удаления от мира и обращения к Богу. Теперь мы лучше понимаем, что способны истинно возлюбить Бога, ближнего и себя, как пишет преподобный Макарий, «подвизаясь великим борением».[132]
Не следует забывать, что любовь, как и все добродетели, которых она есть сумма и венец, – это дар Бога человеку, благодать, ниспосылаемая Святым Духом.[133] Любовь, как учит апостол Иоанн, [исходит] от Бога (ἐκ τοῦ θεοῦ) (1 Ин. 4, 7). По слову Дионисия Ареопагита, Господь есть «Причина, так сказать, Производитель и Породитель» любви.[134] Священномученик Климент Римский наставляет, что никто не может достигнуть любви, только «если кого Сам Бог не удостоит».[135]
Чтобы получить дар любви, человек должен всеми силами стремиться к нему, открыться ему, а также быть достойным его получить, другими словами – очистить сердце и дух через подвиги, совершаемые при содействии Божественной благодати. Поэтому любовь называют совокупностью всех подвигов, приобретаемой при синергии (или взаимодействии) Божественной благодати и человеческих усилий, это взаимный процесс или, можно сказать, диалектика, которую святой Макарий Великий описывает следующим образом: «Лишь многим усердием и трудом, попечением и борением мы можем стяжать любовь к Богу, по благодати и дару Христа обретающую зримые формы в нас».[136]
В подвигах, при помощи которых человек обращается к Богу, стремится к Нему, очищается, открывает сердце действию Божественной благодати, важнейшую роль играет молитва.
127
См.:
129
См.:
133
См.: Рим. 15, 30; 2 Тим. 1, 7.
134
135