Возвращаясь обратно, прыгая через кусты, он беззаботно насвистывал и даже затянул веселую песенку — впервые после того, как очутился в царстве Аида. Таким мы и оставим его: поющим, прыгающим, опьяненным свободой в неволе и возносящим благодарность богам. Ведь он сам, как и несчастный Тантал, не знает, что его ждет, не предполагает даже, что вскоре подкрадутся к нему ревность, страсть, досада, тоска, пустота… Не знает, что последними словами будет он клясть богов за то, что отняли у него Идону, на коленях будет молить вернуть ее — пусть злобную, оскорбляющую и презирающую его — только вернуть, чтобы она была рядом!..
Поэтому оставим его вприпрыжку, по-детски спешащим к своему камню. Так будет лучше и для него, и для нас, и для богов, которые очень не любят, когда кому-то становятся известны их намерения.
Когда Сизиф принялся за свой каторжный труд, к нему был приставлен страж, которому вменялось в обязанность пристально следить, чтобы камень втаскивался в гору столько раз, сколько положено, чтобы осужденный не бездельничал, не слонялся праздно и не придумывал хитростей с целью обмана небожителей — к примеру, не сталкивал, будто невзначай, свой валун в какую-то пропасть и не заменял его более легким. Неизвестно было Сизифу, когда и с какой стороны может появиться его неусыпный страж; случалось, что тот наблюдал за ним, притаившись за гребнем скалы или за кустом терновника. Сколько раз бывало: оглядится несчастный вокруг, ничего подозрительного не заметит, возьмет да и присядет отдохнуть, а страж тут как тут! Хватает рог и трубит, оповещая Олимп о новом проступке подопечного. Следовала кара: на другой день Сизифу полагалось волочить в гору свой камень вдвое больше раз, чем обычно.
Однако со временем стал Сизиф замечать, что ему все чаще удается избежать наказания: скатится камень, а Сизиф за ним не спешит, присядет на косогоре, полюбуется снежными вершинами или спустится в долину и приляжет подле камня, отдохнет, а то и вздремнет сладко — и ничего!.. Поздоровел Сизиф, щеки налились, глаза ясные, спокойные, как-то даже размечтался: а неплохо бы этакую крутобедрую пастушку встретить; оборудовал для отдыха уютную пещерку — и снова никаких последствий!
Но Олимп, вероятно, соскучился по звуку рога — свидетельству того, что страж бдит. В один прекрасный день послали олимпийцы инспектора-ревизора. Тот долго не возвращался, а вернувшись, поведал следующее: камень в землю врос, из пещеры торчат Сизифовы пятки и доносится храп; а стража удалось обнаружить лишь после долгих поисков, и нашел-то он его не на посту, а в зеленой долине, по другую сторону Стикса, в обществе пастухов; пил он там вино и нес всякие небылицы о любовных приключениях и интригах богов, а пастухи — вы только подумайте! — покатывались со смеху и отпускали соленые словечки в адрес высокого Олимпа…
Разгневанные боги распорядились немедленно доставить нерадивого пред свои очи и повелели выколоть ему глаза и вырвать язык. Побелев от ужаса, страж пал ниц:
— Не карайте, не выслушав, о боги! Поставив меня надзирать за Сизифом, разве тем самым не обрекли вы меня на его муки? Неужели мне было легче, чем этому преступнику, если приходилось не спуская глаз следить за каждым его шагом, подсчитывать, сколько раз втащит он камень на гору и сколько раз спустится за ним вниз, и так ежедневно, без отпуска и выходных? Сизиф-то хоть знает, за что наказан, а что плохого сотворил я, несчастный, о справедливые боги, за что вынужден терпеть эти муки? Сизиф, единоборствуя с камнем, по крайней мере нарастил прекрасные мускулы, а я, торча на ветру и дожде, в холод и жару, заработал радикулит и от одиночества стал волком выть… Если бы вы только видели, о боги, с какой наглостью поглядывал на меня Сизиф! А когда я наконец схватил воспаление легких и без сил упал на сырую землю, разве хоть одно ухо на всем Олимпе удосужилось услышать стенания своего верного слуги, его мольбы о помощи?..
Волей-неволей пришлось богам признать его правоту. Пожурив стража за слишком длинный язык, они вернули его на прежнее место работы и дали напарника, а кроме того, послали плотников, чтобы те сколотили будку и соорудили по лачуге для каждого стража. Теперь они наблюдали за Сизифом по очереди, и для него вновь наступили черные дни. Однако прошло немного времени, и бдительность стражей притупилась. Стоило одному приболеть, как другой ни за что не соглашался дежурить бессменно, лишиться заслуженного отдыха.
Пришлось олимпийцам добавить еще одного сторожа, чтобы подменял тех двоих в выходные и праздничные дни, а также в случае болезни. Организовалась целая бригада, и мудрые небожители поняли, что без руководства порядка в ней не будет, и потому назначили им начальника. И опять незадача: когда начальник заболевал или отлучался по делам службы, кто-то должен был выполнять его функции — так нашлось местечко и для зама. У каждого было не только по лачуге — стражи обзавелись и скотинкой, и огородиками, и садиками; хозяйство вели жены-горянки, а вскоре заголосили в поселке детишки, они росли, женились, плодились, расселялись по округе. Сменялись поколения и эпохи, и вот даже в самых отдаленных горных районах подули ветры прогресса и техники, рядом с деревенькой выросли города, зашагали к ним электрические столбы, поднялись телевизионные башни — всех нововведений и не перечислить…