— Удовлетворить? По поводу стакана воды?.. — Он трясет головой, словно прогоняя дурной сон!
— Да! Потом вызвали помощника и распорядились дать ход моему заявлению.
Управляющий с трудом сглатывает слюну, тянется к графину, чтобы налить себе стакан воды, однако с ужасом отдергивает руку.
— Воды… я… дал ход… стакану!
Трещит один телефон, потом другой, включается в концерт третий… Управляющий будто и не слышит их: теперь для него нет и не может быть ничего важнее стакана воды.
— И где же он теперь, этот ста… это заявление?
— Именно по сему поводу я и явилась. Вы давали ход, вам лучше знать. Кстати, — безмятежно добавляю я, — мною уже получено несколько уведомлений о том, что моя просьба рассматривается и об окончательном решении мне сообщат дополнительно. Но ведь уже полгода! Столько воды утекло, а мой стакан по-прежнему пуст, — с упреком вздыхаю я.
Управляющий с минуту колеблется, но потом все-таки решается и нажимает уже знакомую мне кнопку. В кабинет вкатывается помощник с неизменной папкой под мышкой.
— Тут у вас было заявление о… стакане.
— Ка-ка-каком стакане? — Помощник растерянно похлопывает себя по боку папкой, как петух крылом. — О каком еще таком стакане?
— О стакане воды.
Они выжидательно смотрят друг на друга.
— Вы давали ему ход, — грозно произносит управляющий, — вам и знать! Чтобы на моем столе немедленно было то заявление или…
Помощник вылетает пулей.
Управляющий утирает носовым платком вспотевший лоб и внимательно всматривается в меня.
— Зачем вы сделали это? Зачем?
— Пить хотелось, вот и все.
— Бросьте свои шуточки! Тут серьезное учреждение!
— Очень серьезное. Вот я и хочу узнать: почему полгода волокитят с моим заявлением?
Однако управляющий больше не слушает меня. Его глаза широко раскрыты, ноздри вздрагивают, рот лихорадочно ловит воздух. О, на этот раз мне совсем нетрудно разгадать его тайну. Перед его глазами проплывает яркая картина — подчиненные разглядывают резолюцию, восклицательный знак после слов «удовлетворить», величественно-неразборчивую подпись… с заявления делаются ксерокопии, и они порхают из рук в руки… ржет даже уборщица… скандал выплескивается за стены учреждения… герой анекдотов…
— Вы погубили меня! — трагически вырывается из каменной груди.
— Впервые слышу, что человека может погубить стакан воды, — пожимаю я плечами.
— Это… бесчеловечно! — Из его глаза выкатывается большая горючая слеза и плюхается на массивный, как гранитная глыба, стол. — Это… жестоко! Надо быть камнем, чтобы так… — Из другого глаза выкатывается еще более горючая слеза — символ неподдельного человеческого страдания. Меня охватывает священный трепет: каменный истукан ожил, и отныне уже…
— Ну ладно, — примирительно улыбаюсь я. — Не просила я у вас этого стакана! Совсем другое просила.
— Правда?.. — испуганные глаза не смеют поверить.
— Честное слово.
— Вот как?.. — глубокий вздох облегчения, кажется, может разорвать грудную клетку. — Фу, признаться, я так и думал… Так и думал. Нет, я знал! Ха-ха!.. Ну и шутница… ха!
— Хи-хи-хи, — искренне вторю я.
— Однако, — его лицо вновь становится строгим, — не кажется ли вам, что подобные шутки в солидном учреждении выглядят несколько неуместно!.. Весьма неуместно… Более чем неуместно!
Смех застревает у меня в горле.
— Я бы даже сказал: нагло! За такое следовало бы попросить вас выйти вон. — Управляющий важно откидывается на спинку кресла, его фигура снова каменеет, глаза смотрят куда-то вдаль, поверх моих ничтожных потребностей и еще более ничтожных шуток…
И только теперь влетает помощник с моим заявлением в руках:
— Вот оно!
— Да, — каменные веки снова бесстрастно хлопают.
— Она просила совсем не стакан воды!
— Знаю. — Хлоп.
— Она просила уделить ей каплю внимания!
— Что?!
Я встаю и спокойно направляюсь к двери. Чего тут сидеть, если заранее известно, что тебе ответят, как посмотрят и сколько будет крутиться та же заигранная пластинка.
Тем более что свою каплю внимания я получила.
ВЕДРО ВОДЫ
Давным-давно, когда мы были еще молоды и красивы, довелось мне окатить одного человека ведром воды.
Теперь уже забылись детали происшествия. Помню только, что знакомы были мы с тем человеком, как говорится, шапочно, что жила я в описываемое время на втором этаже, а он частенько торчал возле открытого окошка на первом, как раз подо мной, и, опершись локтями о подоконник, травил что-то живущим там девицам. Его бахвальство, громкий беспардонный смех и вонючий сигаретный дым, который тянуло в мое окно, так надоели, что однажды, не выдержав, я принесла из кухни ведро воды и выплеснула ему на голову. К чести своей должна сказать, что после этого выпада я не бросилась прятаться, а, наоборот, высунувшись из окна, наблюдала, как парень разинул от неожиданности рот, встряхнулся и испуганно отскочил, чтобы не получить еще одной порции; потом глянул вверх и, встретив мой спокойный, любопытно-внимательный взгляд, изрыгнул несколько проклятий. Не простившись со своими дульсинеями, он поспешил прочь, продолжая ругаться и оставляя за собой, подобно улитке, длинный мокрый след.
Много лет минуло после того случая. Я бы напрочь забыла о нем, если бы волею судеб мне и тому человеку не пришлось поселиться в одном городе и даже на одной улице. Посему, хочешь не хочешь, а иногда сталкиваемся нос к носу. Разумеется, он не раскланивается (на его месте я тоже не шибко бы радовалась встречам) и делает вид, что вообще не видит меня, однако это не мешает ему инстинктивно встряхивать головой, будто в поредевшей шевелюре осталось еще несколько капелек из того злополучного ведра. От этого рефлекторного движения не спасают даже стекла автомобиля, за которыми его все равно находит мой любопытно-внимательный, как тогда, взгляд…
А посмотреть есть на что. После того происшествия парень времени не терял: как хорошо политый боб, карабкался и карабкался по ступеням карьеры и теперь вроде бы вылез даже выше собственной головы. И чем выше взбирается, тем труднее ему замечать меня, вернее — не замечать, а мне, наоборот, тем приятнее попадаться ему на глаза.. Потому что сама я никуда не вскарабкалась. Во-первых, никто меня не поливал, а во-вторых — зачем? Ведь он, этот человек, лезет вверх и за себя, и за меня, то есть, поднимаясь, возвышает этим и меня. Я — как та птичка из сказки, которая во время состязаний, кто выше взлетит, примостилась на лапке у орла и в конце концов стала победительницей. Да, да! Как бы высоко ни взобрался этот человек, я все равно взлечу выше, всегда буду той, кто окатил его ведром воды. Более того: в глубине души я убеждена, что он потому только и смог так высоко подняться, что его вовремя полили добрым ведром воды. Именно это помогало и, думаю, продолжает помогать ему не зарываться и в момент наивысшего самоупоения вдруг умолкнуть и оглядеться по сторонам: не получит ли сверху остужающего ливня? Оглядевшись, он уже куда осторожнее разевает рот. Человек, вовремя попавший под ледяной душ, получает закалку на всю жизнь, становится ценным кадром в любой сфере деятельности.
Так-то! И все вознаграждение, которое я получила за свое доброе дело, — рефлекторное встряхивание головой и невидящие глаза. А жаль. Вглядевшись в меня внимательнее, он мог бы убедиться, что я взираю на его крупную, налитую жизненными соками фигуру не только с любопытством, но и с гордостью — так смотрит огородник на выращенный им помидор.
Однако в последнее время наметились тревожные симптомы: политый товарищ, столкнувшись со мной, больше не встряхивается, проходит мимо спокойно и равнодушно, словно я пустое место. Что такое? Забыл руку, направившую его на верную стезю, толкнувшую вверх? А может, усохла вдохновляющая сила того ведра и человек перестал расти, тянуться, подниматься — и тем самым поднимать меня? Ну-ну…
И я, прихватив простое оцинкованное ведро, гуляю до тех пор, пока не попадаюсь на глаза тому человеку. Видели бы вы, как он вздрагивает, как встряхивает головой, как отскакивает в сторону и, что-то бормоча, бросается прочь — ну совсем как в славные времена молодости!.. И, глядя на его удаляющуюся фигуру, я вновь ощущаю себя той птичкой, которая поднялась выше орла и вышла победительницей в состязаниях.