Е в а. Будь спок, положись на меня. Ведь мне и не придется особо играть — разве я и в самом деле не чиста и не невинна, как та капелька росы в голубой чашечке коло…
А д а м. Ой, что… это?
Е в а. Где?
А д а м. Я что-то пяткой раздавил…
Е в а. А, это я кусок тыквы бросила…
З м е й (Еве). Тут… под запретным древом — никто не заподозрит и искать не станет, хе-хе… Но все-таки взгляни, нету ли поблизости твоего Адама, а я посмотрю, не бродит ли в окрестностях всевидящий… Порядок. Ну, давай, импровизируй!
Е в а. Что?! Нет, нет!.. Прочь, соблазнитель!.. Ни за что не откушу!.. Ведь он запретил… Лично! Сам!.. Лучше живьем сгореть — ни кусочка, ни крошечки!.. И не соблазняй! Прочь, гад ползучий, а то пожалуюсь создателю, он тебе, тварь безногая, голову свернет.
З м е й. А ну полегче! Как ты смеешь?
Е в а. Можно и полегче, но тогда мы едва ли убедим господа и Адама. Такой хитроумный, а не соображаешь…
З м е й. Гм… пожалуй, ты права; цель, она оправдывает… Ладно, драконь на чем свет стоит, только не забудь и усердие мое похвалить.
Е в а. Угу… Нет! Не стану я пробовать, ни за что не нарушу запрет господень! Создатель так добр и щедр, не забыл даже по фиговому листочку нам с Адамом подарить… хотя… ах… как же умеешь ты уговаривать, ну просто нет сил твоей просьбе противиться… Никто бы не устоял против такого соблазна, змей ты ползучий, однако не зря же я — невинная Ева, чистая, как капелька росы в голубой чаше колокольчика… Но боже… какой аромат!.. Нет, не буду рвать, только веточку наклоню, понюхаю… Ах, какой, должно быть, божественный вкус!.. Нет! Прочь!.. Господи, я есмь и вовеки пребуду честной и верной тебе, не ослушаюсь, не предам, господи!.. Нет!
З м е й. Неплохо. Думаю, выгорит. Одного боюсь — как бы не лопнуть от смеха, когда всемогущий станет мне шею мылить за то, что никак не могу тебя соблазнить… Давай еще по яблочку?
Е в а. Лопай сам, у меня от них уже оскомина.
З м е й. Кстати, не швыряй ты огрызков где попало, а то вон недавно господь наступил босой ногой — хорошо, я соврал, мол, арбузная корка. Ну и потеха, до чего же просто этого всеведущего вокруг пальца обвести! Раз плюнуть…
Е в а. Это потому, милый змеюшка, что ты давно превзошел его и умом и волей. Ты, только ты тут всемогущий и всеведущий!
З м е й. Сам знаю.
Е в а. И не только ум, но и скромность твоя безгранична! Другой на твоем месте давно бы старика отсюда — под зад коленом, а сам — на его место, а вот так — вежливенько, терпеливо, не унижая, не оскорбляя стариковского самолюбия, не показывая своего превосходства… так можешь только ты, величайший во всей вселенной мудрец!
З м е й. Потому и будет так, как хочу я, а не он! Значит, остаешься ты у меня в райских кущах…
Е в а. И буду славить в веках твою мудрость и доброту!.. Слава тебе! Осанна! Аллилуйя!.. А что, если подстроить так: слопает яблочко один Адам, и тогда… и тогда…
З м е й. Тогда господь выгонит из рая его одного?
Е в а. Блестящая мысль, гениальный выход! Нет, твой разум воистину безграничен… Так ты считаешь, господь за яблоко выгонит Адама, а за то, что он выгнал Адама и тем самым нарушил им же самим провозглашенный завет о любви к ближнему, за это ты… ты…
З м е й. За это я выпру творца из рая и сяду на его место!
Е в а. То, что ты сейчас произнес… Какое счастье — мои уши слышали самую сокровенную мудрость вселенной… недосягаемую вершину мудрости… (Плачет.) Прости, у меня катарсис восторга… Нет слов, план твой удивителен, замечателен: не останется ни господа, ни Адама, и весь рай будет принадлежать… принадлежать…
З м е й. Мне одному!
Е в а. Абсолютно справедливо и заслуженно. Но я… как же я…
З м е й. Ты?
Е в а. Я?.. Я?!
З м е й. А при чем тут ты?
Е в а. Неужели твой величайший и проницательнейший ум не подсказывает тебе, что я была бы незаменимой спутницей владыки мира?
З м е й. Ах, дорогая Евочка! С удовольствием и аппетитом съем я с тобой еще по дюжине запретных или каких ты только пожелаешь плодов, однако мой удивительный и проницательный ум подсказывает мне брать в жены лишь такую, которая действительно невинна и чиста, как серебряная капля росы в голубой ча…
Е в а. Адам!.. Эй!.. Адам!
З м е й. Спятила?.. Тише!
Е в а. Адам, иди сюда, попробуй яблочка с запретного древа!.. Я тут одно съела, до чего же вкусное… ох!
З м е й. Ш-ш-ш!.. Господь идет…
Е в а. Адамчик! Я уже второе лопаю… Это змей, вот этот гад ползучий, меня соблазнил… меня, такую чистую и невинную, как капелька росы в голубой чаше колокольчика… Адамчик, Адамушка!.. Ешь!..
КРАТКИЙ ТРИУМФ ЮДИФИ
Кто не слыхал о подвиге библейской Юдифи! Помните? Ее родной городок Ветилую уже много дней осаждает огромное ассирийское войско. У осажденных кончается вода, и не остается другого выхода, как сложить оружие. Но горожане знают: и сдавшись, они не получат пощады. Враги все разграбят, опустошат, выжгут, обесчестят женщин, угонят в рабство детей, а мужчин убьют. Что делать? Плакать, ломать в горе руки, в землю закапываться?
И вот Юдифь просит горожан продержаться еще три дня: она, мол, кое-что придумала… Библия не раскрывает причин, почему молодая, красивая, богатая вдова решилась на такой шаг. Вернее, говорит лишь о высоких материях. А дело в том, что Юдифь любит. Да, да! Безумно любит одного воина, защитника города, и жаждет спасти его от неизбежной гибели. Только движимая любовью женщина может так шаловливо отстранить копья вражеских часовых и, кокетливо улыбаясь, проникнуть в шатер их вождя, танцевать для него, гадать ему, прикидываться, что ненавидит свой город, предрекать ассирийцам победу…
Библия пытается убедить, что Юдифь чиста и безгрешна. Как бы не так! Припомним только те три ночки, когда она пировала с вражеским военачальником Олоферном, обольщала его своими улыбками и ласками, а потом — чик-чик — отрубила ему голову. Трудно поверить библейским сказкам, что все эти три ночи он не прикасался к ней. Ни один мужчина — а тем более жестокий и избалованный всеобщим беспрекословным повиновением военачальник — не станет особо сдерживаться, когда на столе кубки с вином, под боком красивая женщина, а через день-другой предстоит смертельная битва. Потому-то и распрощался Олоферн с головой, что поверил в искренность женской страсти, остался наедине с Юдифью, добился своего и беззаботно уснул в ее объятиях, пренебрегши осторожностью.
Юдифь отсекла Олоферну голову его же собственным мечом, обернув покрывалом, бросила в корзину, заложила разрезанными плодами граната, чтобы капли крови не возбудили подозрений, и, укутавшись в темный платок, под покровом ночи вернулась в осажденный город. Повторяю еще раз: только любящая, безумно любящая женщина способна превратиться ночью в серую кошку и невидимкой прошмыгнуть мимо недремлющих сторожевых постов… Поэтому не верьте и тем словам Библии, которые утверждают, будто Юдифь честно вдовствовала и умерщвляла плоть и до и после своего подвига. Чепуха.
Теперь послушайте дальше. Как и следовало ожидать, во вражеском стане началась страшная паника: найдя своего вождя мертвым, более того — обезглавленным, ассирийцы усмотрели в этом небесную кару и, испугавшись, как бы разгневанные боги не наслали на войско еще более страшные беды, поспешили собрать пожитки и удрать подальше от злополучной Ветилуи…
Ну, а что после этого творилось в городе, на который словно с самих небес свалилось освобождение, не так уж трудно себе представить. Горожане просто с ума посходили, кричали, обнимались, целовались, плакали — и было отчего!