– Что это? – спросил Вейхштейн.
– Достопримечательностей на острове немного, – сказал Михайлов, – а эта – одна из главных, если не самая главная. Деревья называются ситкинскими елями, а посадили их в 1805 году ваши колонисты. Русские.
– Ого, – сказал я.
Остальные стояли и молчали.
Деревья возносились на довольно большую высоту: я запрокинул голову, и мне казалось, что в их густых ветвях запутываются облака. Кроны елей слегка раскачивались под порывами ветра, порой вниз сыпались хвоинки. Я протянул руку, и коснулся дерева, которое помнило руку людей, пришедших сюда за тысячи километров. Людей, которые не строили тут крепостей и не обращали в рабство другие народы – вместо этого они строили дома и сажали деревья…
…Датч-Харбор мы покинули рано утром пятого октября.
Все прошло почти так, как при встрече – несмотря на дождь, нас провожала большая толпа, в том числе все высшие чины с базы. Накануне вечером капитаны побывали у местного командования, после чего сообщили экипажам, что американцы выдвинули свои требования: до Сан-Франциско лодки должны идти только в надводном положении. На вполне разумный вопрос – "а как быть в случае угрозы?" – американцы ответили, что никакой угрозы для русских подлодок не будет: в предоставленном коридоре шириной 30 миль могут появиться только американские самолеты, которые не станут атаковать подлодки. Командирами дали координаты шести точек, которые они обязательно должны были пройти, а связь с береговыми радиостанциями Датч-Харбора и Сан-Франциско велели держать с помощью международного кода "Q". Да еще, как выяснилось, американское командование направило с нами своего представителя – все того же переводчика Якова Михайлова. Поначалу его хотели приписать к нашей лодке, но Гусаров, проявив настоящие чудеса дипломатии, добился перевода Михайлова на лодку Комарова.
Весь день лодки шли курсом на Сан-Франциско. Скорость была невысока: держали 8 узлов. Такой ход, как пояснил мне Смышляков, назывался "экономическим": на этом режиме лодки могли пройти максимальное расстояние.
А вечером Гусаров вновь приказал собрать весь экипаж.
В отсеке буквально негде было повернуться – люди сидели даже на полу, а те, кому не досталось места "в первых рядах", стояли сзади: плотно, плечом к плечу, что, впрочем, было совсем неудивительно – все-таки разместить в небольшом отсеке полсотни с лишним человек было очень непросто.
Моряки негромко переговаривались, что-то обсуждая, в задних рядах слышались смешки – похоже, кто-то вполголоса травил анекдоты. Словом, обычная картина. Правда, многие недоумевали: мол, было же одно совещание, зачем же снова? И, само собой, мы с Вейхштейном почти постоянно ловили на себе взгляды матросов. Настороженные взгляды.
Вейхштейн был спокоен – во всяком случае, внешне, а вот я сидел как на иголках. В отличие от матросов, которые еще не подозревали, что они услышат сегодня от капитана, я знал все, и мне было не по себе. Скорее бы уж начинали, что ли…
Словно отвечая на мое невысказанное желание, Гусаров наконец заговорил.
– Ну что, все здесь?
– Все, – откликнулся боцман. – По головам лично пересчитал.
– Хорошо, – Гусаров кивнул. – Итак, товарищи краснофлотцы, настало время огласить наше задание.
Моряки переглянулись – о чем это он?
Капитан помолчал.
– Я понимаю – вы никак не возьмете в толк, о какой задании я говорю, ведь наше задание вроде бы уже было обрисовано довольно ясно. Так?
– Так, – нестройным хором подтвердили матросы.
– И в то же время вы наверняка задаетесь вопросом: что за груз мы приняли в Петропавловске, что мы перегружали на американской базе, и почему идем с неполным боекомплектом. Не заметить этого вы просто не могли – иначе бы я вас к чертовой матери выгнал из своего экипажа.
Матросы заулыбались – уж конечно, все они заметили, пусть капитан не сомневается!
– Дело в том, что план задания, о котором я говорил вам на прошлом совещании, не соответствует действительности, – уронил мгновенно посерьезневший Гусаров. – Лодка "Л-15" пойдет по оговоренному маршруту. Но нам поручено особое задание. Особое во всем – и в своей сложности, и в своей важности.
А вот теперь матросы целиком и полностью обратились в слух. В глазах у всех читался немой вопрос: "Что же на самом деле?". В отсеке стояла полная тишина – если не считать ровного гула двигателя и плеска воды за обшивкой.
– На самом деле нам предстоит отправиться совсем в другом направлении, – сказал капитан. – Через несколько дней наши лодки разделятся: лодка "Л-15" отправится по своему маршруту, а мы возьмем курс на юго-юго-восток.
– Это куда, в Японию, что ли? – раздался голос из задних рядов.
– Похоже, у товарища Троицкого нелады с географией, – усмехнулся Гусаров, и по рядам матросов пробежал смешок. Кто-то даже отвесил незадачливому "географу" дружеский подзатыльник – "эх ты, шляпа!"
Военком Смышляков вскинул руку, и смешки мгновенно смолкли – политрука уважали, кроме прочего и потому, что на всей лодке он был самым старшим по возрасту. Только боцман Новиков был, как и военком, 1905 года рождения.
– Наш маршрут иной, – сказал Гусаров. – Мы пройдем мимо западного побережья Южной Америки, затем мимо мыса Горн, после чего направимся к побережью Экваториальной Африки, в Анголу.
Матросы откликнулись недоверчивым гулом. Многие высказались – общий смысл сводился к тому, что осенью пройти мимо мыса Горн чрезвычайно сложно, да и такое дальнее путешествие без захода в дружественные порты заслуживает многих определений, самым мягким из которых является "авантюра".
Гусаров, одним жестом прекративший волнение, пояснил, что в помощь лодке выделено судно обеспечения – пароход "Микоян", который снабдит "Л-16" топливом и продовольствием: "и без союзников обойдемся". Ну а потом в общих чертах передал смысл совещания на базе – правда, с единственным отличием: если на базе он задавал вопросы полковнику Андрееву, то теперь ему пришлось "держать речь". И, похоже, ему это было не совсем по душе.
– Разрешить вопрос, товарищ капитан? – со своего места поднялся невысокий плотно сбитый моряк. Его я уже знал – это был старший комендор, то есть главный артиллерист, с забавной фамилией Поцелуйко. Так получалось, что во время погрузки мы с ним работали в паре, таская вместе ящики.
– Слушаю?
– А зачем мы плывем в Африку?
– Хороший вопрос, – кивнул Гусаров. – Как всегда, в яблочко, Федор Иванович. Учитесь, товарищи…
Товарищи заулыбались. Что ни говори, а разрядить обстановку Гусаров умел.
– Думаю, на этот вопрос лучше меня ответят товарищ Вейхштейн и товарищ Вершинин, – сказал капитан.
Вейхштейн толкнул меня локтем в бок – мол, давай.
Я встал, раскрыл рот, и вдруг с ужасом понял, что все, что я хотел сказать, вылетело из головы.
– Такое дело, товарищи краснофлотцы… никакие мы не представители Комитета Обороны. Я геолог из Московского… впрочем, неважно это… Вот…
– Товарищ Вершинин хочет сказать, что сейчас в Анголе работает сверхсекретный советский объект. Он создан еще до войны, – короткими рублеными фразами вдруг заговорил Вейхштейн, которому стало ясно, что от меня толку немного. – Сейчас полноценная работа объекта невозможна. Поэтому перед нами поставлена задача: эвакуировать персонал и вывезти особо ценный груз, жизненно необходимый стране. Действия в Анголе возложены на меня и товарища Вершинина. А доставку нас в Анголу, эвакуацию персонала и вывоз груза командование поручило экипажу, который пользуется заслуженно высокой репутацией: экипажу "Л-16" под командованием капитана Гусарова. Вашему экипажу, товарищи краснофлотцы. Мы с товарищем Вершининым уверены, что командование не ошиблось в своем выборе, и с вашей помощью мы сумеем выполнить задание партии и правительства.
Он резко сел, потянув меня за рукав. Честное слово – если бы сейчас все моряки гаркнули "Служу Советскому Союзу!", я бы не удивился.
А моряки молчали – только это молчание было лучше восторженного рева. Они обдумывали услышанное, они – возможно, с удивлением для самих себя – понимали, что поставленное перед ними сверхсложное задание на самом деле является еще и знаком высочайшего доверия. И, возможно, многие сейчас преисполнялись гордости, "примеряя" к себе древнюю фразу: "если не я, то кто же?"