Выбрать главу

Не намного веселее было и в каюте младшего начсостава номер тринадцать, принадлежащей штурманам. Нравы в уплотненной шестиместной каюте отличались от матросских не сильно, да и обстановка тоже - разве что койки стояли в два яруса, а не в три, и были занавешены веселенькими ситцевыми занавесочками на колечках. Здесь тоже использовались в основном прозвища: Штырь, Леха, Зуб... Все были молодыми и повоевавшими минимум пару лет. С тральщика, с канонерки, с потопленного "Эмденом" торпедного катера, с эсминца, еще один с тральщика. Евгений, у которого прозвища не было, пришел с черноморской "Парижской Коммуны". Вот такая веселая гоп-компания.

У младших офицеров развлечений тоже было не особо много. Леха, к примеру, развлекался зазубриванием наизусть звездных атласов, Зуб изучением английской морской терминологии, и все поголовно - попытками кого-нибудь склеить в стылом, чихающем через разбитые пулями окна городке.

"Сядьте, дети, в круг скорее, речь пойдет о гонорее..." - мелодично продекламировал Коля Штырь, не отрываясь от одолженной в библиотеке брошюрки, и снова заткнулся. Остальная присутствующая троица резалась в морской бой "по-адмиральски", то есть каждый одновременно против двоих. В двадцать два с мелочью с вахты пришел сменившийся старлей, поприветствовавший всех довольно неожиданным образом:

- Здорово, покойнички!

Отложившая блокноты троица и оторвавшийся от санпросветброшюры Штырь удивленно воззрились на вошедшего в кубрик.

- Это почему же мы покойнички? - очень осторожно поинтересовался наконец один. Остальные изобразили в воздухе вопросительные знаки пальцами, как у них было принято.

- На мостике шорох, будто отряд тральщиков приходит сегодня ночью, а дивизион эсминцев - к семи утра. Идем в Кронштадт завтра.

- Здорово!

- Вот это новость!

Довольный Штырь швырнул книжку вниз и прыжком слетел с верхней койки.

- Погодь, а покойники при чем?

- Ну как же, не за пирогами, чай, идем...

- Слушай, да хватит тут себе "тайну заколоченного чердака" строить, говори толком, что услышал, а то сейчас бить будем.

- Ага!

- Ладно, тогда слухайте: в Кронштадт идем буквально на несколько дней, так что развлечений не предвидится. На нас и Иванова будут ставить всякое новое радио, и заменят часть боезапаса. По дороге - учения по приему топлива на ходу. Ни о чем пока не подумали?

Ему никто не ответил, все молчали.

- Двоих, сказали, командируют в город в управление картографии, и тоже, наверное, не за урюком. Кто со мной поедет?

- Я!

- Идет, ты первый сказал. Остальные остаются и грузят всякое барахло.

- Сокол ты мой ясный, - Алексей поковырял мизинцем в ухе, демонстрируя недопонимание. - Кепско уразумил, глупарь такой, а че прямо не сказал никто, куды мы потом направимся, а?

Старлей осмотрел его сверху вниз, прищурившись.

- Ты мой умный... Не-а, все, как и ты, в недоумении. То ли забьем погреба репой и капустой и будем угощать датчан, то ли...

- М-да... Вот это новость... Коля, ты сегодня в читалке был, в газетах ничего особенного не видел? Типа там, "Злобные буржуйские агрессоры испытывают тяжелое похмелье... И просят героических советских штурманов поскорее освободить от них угнетаемый пролетариат... Пока им совсем не сплохело...".

- М-да... - согласился Зуб. - Это могло бы дело объяснить.

Штырь отрицательно покачал головой, "все как обычно". Из-за двери было слышно, как кто-то, топоча ботинками, промчался по коридору в направлении носа. Штурмана переглянулись и, не сговариваясь, начали одеваться.

- Что бы это значило, "заменить часть боезапаса"? - поинтересовался Штырь. Никто не ответил, только пара человек пожала плечами. Линкор и крейсер всегда имели в погребах полные боекомплекты для все калибров.

- Посвежее, может, порох возьмем... Или заряды поразнообразнее...

Подумав, Штырь кивнул, согласившись. Из всего теоретического многообразия зарядов для главного калибра на "Советском Союзе" имелись только боевой и стокилограммовый согревательный, поскольку других промышленность не выпускала. На "Кронштадте" выбор был чуть побольше - за счет пониженно-боевого. Золотой мечтой каждого артиллериста была стрельба усиленно-боевым по бронированной цели, такой выстрел должен был протыкать даже современные линкоры почти насквозь. Было неизвестно, кто из руководителей промышленности отправился валить лес и копать каналы, но пока таких зарядов не было - печальная реальность жизни.

Четверка, озираясь вокруг, направилась в сторону кают-компании, где был шанс встретить кого-нибудь из свободных старших офицеров и задать ему парочку наводящих вопросов. По дороге обсуждались возможные варианты казавшегося сейчас неотвратимым боевого применения эскадры - слишком ценной, чтобы не нужно ей рисковать, и еще раз слишком ценной, чтобы просто стоять на якоре, точно в тыловом порту.

В кают-компании удалось найти вторпома Чурило, молча курившего перед уставленным чайными принадлежностями отдельным невысоким столиком меж двумя диванами. После положенных уставных фраз он с улыбкой пригласил молодых офицеров присоединиться к чаепитию, что штурмана с удовольствием и сделали. После минут пяти ничего не значащих слов Коля Штырь, бывший в компании за старшего, рискнул наконец прямо поинтересоваться у Чурило новостями. Вторпом задумался, видимо, решая, стоит ли делиться с молодежью тем, что он, скорее всего, уже знал. В итоге уже сформировавшееся уважение к профессионализму и опыту молодых моряков победило, подкрепленное тем фактом, что сходов на берег уже не предвиделось.

- Да, это вы, ребята, верно поняли, что в Пиллау мы уже не вернемся, заметил он. - А зачем необходим поход в Кронштадт, объяснять, наверное, не нужно... Выгрузка боезапаса, докование, покраска, текущие работы по механизмам, потом снова погрузка боезапаса и припасов, и вперед, в открытое море. Что в мире творится, вы все знаете, не сегодня-завтра фрицы стакнутся с союзничками и попытаются нам вместе шею намылить. Так что, штурмана, зубрите лоции Скагеррака... И Каттегата... Слова-то какие... - Он глубоко затянулся, глядя в потолок. - Я их лет двадцать уже не слышал...

- Крейсера с нами пойдут? - подобравшиеся от серьезности разговора офицеры смотрели на Чурило, как попы на алтарь.

- Ну, до некоторых широт пойдут. А потом сами, ножками. Главное, проливы пройти так, чтобы ни одна сволочь, - кавторанг сжал кулак так, что побелела кожа, - не засекла. А это сложно. Но если нас запрут в Балтике финиш, корабли можно было и не строить, все равно врагов у нас здесь не осталось...

Да, врагов у Советского Союза становилось все меньше - по мере того как фронты, толкаясь локтями, будто бегущие по узкому коридору люди, продвигались все дальше на запад. 20 октября советские и югославские войска освободили Белград и прошли по его улицам под двумя флагами, осыпаемые поздними осенними цветами из рук плачущих от счастья горожан. Это было настоящее боевое содружество славян - партизан маршала Тито, несколько долгих лет в неравной борьбе изматывавших немецкие армии, и воинов трех десятков народов, носящих одинаковые погоны армии советской. Никакие политические игры и сопливые пропагандистские лозунги не могли сделать того, что сделала с людьми общая победа над сильным и умелым врагом.

К сорок четвертому году в характере советских людей очень многое изменилось. Помимо массы личных черт и особенностей, сводимых естественным отбором к умению выживать в сложных и многообразных проявлениях войны, начинал главенствовать один фактор. К сорок четвертому году советские люди начали себя уважать. Находящийся лицом к лицу со смертью человек уже не особо боялся страшного и сурового сотрудника особого отдела, уже не слишком трепетал перед большим начальством - потому что начальство далеко, а смерть рядом. Фронтовики знали, что они могут, они уважали врага и знали, что сами сейчас внушают ему уважение. Строгое выражение на лице дивизионного особиста уже вызывало не столько трепет, сколько внутреннюю ухмылку, поскольку "кум" в атаки не ходил, и попытка напугать фронтовиков грозно сдвинутыми бровями воспринималась как насмешка. Фронтовики, вернувшись после Победы домой, собирались открывать двери начальственных кабинетов ногой. Где вы были, товарищ начальник, когда мы горели в танках, тонули на переправах, загибались от ран в госпиталях? В тылу были? Вот то-то же!