Через три часа погони, уведшей сцепленные невидимыми трассами отражающихся от металла электрических волн корабли на восемьдесят миль к осту, с мостиков линейного крейсера, вырвавшегося еще кабельтовых на тридцать вперед, что-то начали различать. Мощные линзы ночного визира, синхронно связанные с многочисленной оптикой дальномеров, начали проецировать на чуть-чуть более серый восточный горизонт буквально по миллиметру выползающую из него тень.
- Прожекторами? - вопросительно повел бровями огневержец местного значения.
- Нет... Не стоит, - Москаленко покачал головой. Его не оставляло чувство, будто что-то здесь не то.
- Широ-окий... Дли-инный...
Пост ночного визира находился прямо перед боевой рубкой, и при желании, приподнявшись на цыпочки, можно было разглядеть согнувшуюся над окулярами мокрую спину наблюдателя. Два часа назад Чурило выбрал его из сигнальщиков, как имеющего самый темный оттенок карего цвета глаз, и заставил все это время просидеть с открытыми глазами в затемненной каюте неподалеку. По популярному поверью, чем темнее глаза у человека, тем лучше он видит в темноте. Никто не знал, правда это или нет, - но здесь был не тот случай, чтобы устраивать эксперименты. Еще помогали, говорят, кислое, сладкое и красный цвет. Красный цвет на корабле был, в фотолаборатории, но от нее до визира нужно было добираться минут, по крайней мере, десять, что лишало идею смысла.
- О-очень длинный... На корме что-то круглое... Мачта громадная, но не башня...
Темнота впереди вдруг сменилась часто захлопавшими вспышками. Сбоку ахнули, у Москаленко самого в груди екнуло так, что чуть не пробило грудину изнутри. "Vasa incognita"* [Неизвестное судно (лат.)], видимо, понял, что терять ему нечего, и шарахнул из всего, что имелось на борту.
- Лево сорок!
Командир крейсера, первым понявший, что сейчас будет, закрыл ладонями лицо, одновременно плотно зажмурившись и отвернувшись. Далеко между "Кронштадтом" и стрелявшим с треском лопнули шары осветительных снарядов и достаточно быстро погасли, снова замененные темнотой, теперь гораздо более непроницаемой. Большие недолеты, странно. Разомкнув веки, он увидел вокруг себя пытающихся проморгаться, трущих глаза руками людей - зажмуриться успели вовсе не все. Корабль тяжко разворачивался влево, даже на таком ходу и в относительно спокойном море его маневренность могла бы быть и получше. Впрочем, с "Советским Союзом" дело обстояло вовсе худо, так что надо было радоваться за то, что есть.
Они "открывали углы "А"", как говорят англичане, то есть приводили цель в зону действия всей главной артиллерии. Предупредительно подняв руку, Москаленко остановил готового задать вопрос артиллериста, повернулся к связисту.
- Теплосвязью достанем до начальства?
- Так точно, товарищ командир, пока достанем.
- Передать: "Крупный пассажирский лайнер. Затемнен. Вооружен. Прошу указаний". Как там на визире, что скажут?
От рубки до визира можно было, в принципе, докричаться через стекло но проще было воспользоваться телефоном. Тысячи километров обрезанных проводов не зря тянули через посты и отсеки, связь на "Кронштадте" была налажена отлично.
- Две трубы, чуть наклоненные, две мачты. Две стрелы или что-то подобное почти рядом друг с другом на юте.
- "Амстердам"?
- Такого быть не может. Но похож.
- Передача с "Союза". Огонь не открывать.
- Очень похож на "Амстердам", очень. Как там, "если что-то похоже на утку, двигается как утка и крякает как утка, так значит это утка и есть". Так?
- Так. Но тогда нам нужно что-то быстро разбить. Или сломать. Или выкинуть за борт. Меня очень нервирует такое везение. В природе такого не бывает.
- Да-а-а... Меня, признаться, тоже. Кто как думает, он порожний идет или груженый?
- Шел на запад, значит порожний.
- Тогда еще ничего. Я имею в виду, тогда попроще цель получается, не такой торт со свечками.
- Чем он по нам стрелял, этот торт?
- Семьдесят шесть мэ-мэ, я полагаю. Пять миль - и недолетом...
- Сигналит...
- А?
- Сигналит, говорю. Как в прошлый раз. Как будто год назад это было.
- Что сигналит?
- Как обычно. "Назовите себя". Далось им это...
- У этого, во всяком случае, капитан не мандражирует. Рацией пользоваться не стесняется. Сколько, интересно, боеприпасов пойдет, чтобы такое великолепие утопить?
- До хрена.
- А топить сам себя он не будет. А если будет, то займет это часов шесть.
- А к этому времени здесь будет не протолкнуться, согласен. Что там "Союз"?
- Подходит. Прожектора включил. Нет, выключил.
Линкор, видимо, просто привлек к себе внимание, разразившись длинной серией вспышек сигнального прожектора. В ответ снова тонко хлопнуло несколько пушек, разрывов даже не было видно.
- Пора кончать эту комедию...
Все закивали, ситуация действительно затягивалась.
- Мать моя женщина... Мужики... - прильнувший к оптике офицер, не разгибаясь, поводил плечами влево-вправо. - Клянусь мамой, там черно от народу.
- Дай!
Москаленко отодвинул кавторанга от стекол, сам припал прищуренным глазом к командирскому визиру, синхронизованному с ночным. Да, действительно, в свете снова включенного Ивановым освещения копошение на огромных палубах лайнера было ясно различимым. "Гос-споди. Сколько же там тысяч человек? - подумал он - Дивизия, полдивизии?"
- Почему же он тогда на запад шел?
Каперанг удивленно посмотрел на спросившего. Похоже, последнюю фразу он произнес вслух. Сбоку шарахнуло, все повернулись вправо и успели увидеть угасающий в темноте сноп огня.
- Соблазнившись удачной наводкой... - понимающе кивнул ком-БЧ-2. Давно пора.
Линкор дал одиночный выстрел под нос лайнеру, и тот сразу же начал сбавлять ход. "Кронштадт" включил и свои прожектора, добавив света на сцепе. Да, здорово похоже на "Амстердам". И на палубах полно народа, суетятся у многочисленных шлюпок.
- Не представляю, что сейчас будет. Что делать, главное, непонятно... Как мне повезло, что Гордей Иваныч решать будет... Вот пусть и решает... Сколько же здесь тысяч...
- Я думал, мы все от радости сбесимся. Никто и не мечтал ведь...
- Топить надо. Топить в темпе и сматываться. Через три часа здесь каждая собака с округи соберется.
- Может, госпитальное судно? Потому и шло из Европы, с ранеными.
- Цвет. Маркировка. Освещение ночью. Пушки какие-никакие. Куда там к черту госпитальное!
- На наших тоже красных крестов нет...
- Потому нет, что немцы в них целили, не стесняясь! А тут на хрен, джентльменство, война с реверансами! Передать на линкор: "Прошу разрешения открыть огонь". Точка. Все.
"Советский Союз" вместо ответа открыл беглый огонь противоминным и универсальным калибрами. Сигнальный прожектор на фоне огня и дыма не читался, теплограмма тоже не проходила, по понятным причинам, но кто-то на линкоре догадался и через минуту передал маломощной внутриэскадренной радиостанцией запрещение - справятся, дескать, сами. Борт лайнера, похожего издали на светящийся серебром в отраженном прожекторном свете спичечный коробок, вспыхивал и рассыпался искрами, иногда закрываясь топкими водяными столбами близких недолетов. Шестидюймовки линкора выдавали сорок пять снарядов в минуту на борт.
- Убийство... - шепнул сзади молодой голос. - Ну это же убийство, ну так же нельзя, ну пусть же шлюпки спустят, а?
Командир обернулся в ярости, перекошенный.
- Убийство? - голос Ивана Москаленко был похож на шипение. - Ты говоришь "убийство", недоделок? Когда в Таллинском переходе "Верошпо" пикировщики расстреляли, по красным крестам целясь, - это было убийство. Когда финские гидро на воду садились и плавающих людей из пулеметов расстреливали на выбор - это тоже было убийство. Когда наши десанты полосовали на пляжах Крыма, в прибое - это убийство. Где ты был, щенок? Мы санитары моря, на хрен! Не нравится - прыгай за борт. И радуйся, что не нам приказ дали, а сами топят. Убийство было бы по шлюпкам стрелять. И пришлось бы. И, может, придется еще...