Не знаем, что уж там рассказывали, вернувшись на родину, представители западной молодёжи после полугодового пребывания в СССР, но об одном случае рассказать попытаемся.
Долговязый, выше среднего роста Ханс-Юрген Неро, выпускник одной из школ Эссена, появился в доме Черкасовых ранним летом. То есть, примерно, месяца через два после возвращения из Лондона Ивана Черных. У Андрея как раз подходила к концу двухнедельная практика по школьному „политехническому образованию“. Он притащил домой с этой практики кучу радиодеталей, которые ему позволил взять мастер. Цель у Андрея была довольно интересная – создать музыкальный инструмент, который будет издаватьчистые, без высших гармоник, звуки. Вдруг он увидел в „большой комнате“ юношу, на год или два постарше его самого. Этот юноша сидел за столом и живо разговаривал с дедом по-немецки. Только у него было какое-то иное произношение – совсем не такое как у обоих Андреев Васильевичей. Папаня ещё не пришёл с работы, а мама, по всей видимости, пошла куда-то с Андрюшиной младшей сестрёнкой.
Андрей вошёл, сменил ботинки на тапочки, вошёл в комнату, бросив неодобрительный взгляд на грязные следы, оставленные повсюду тяжёлыми ботинками гостя („как он носит такие в жару?!“): только что закончился непродолжительный летний дождь, но во дворе-то у них – не асфальт, а земля. Дед заметил этот взгляд, гость – нет. Дедушка коротко пояснил Андрею по-русски:
– Это Ханс-Юрген из Эссена. Прибыл к нам по культурному обмену… Ты, Андрюша, пока потерпи. Грязь уберём, а гостя культуре обучим.
– Здравствуйте, Ханс-Юрген. Рад. Наконец-то и до меня добрался гость по линии культурного обмена. Вы… ты учишься в школе или студент? – произнёс Андрей на отличном немецком, с таким же, как у деда, баварским произношением.
– Оо! Здесь два человека отлично владеют немецким! Вы… ты что – учился в Баварии? – обрадовался немец. А я по-русскому совсем не очень хорошо разговаривать. Слов имею мало знать унд канн кайне комплициртэ зэтцэ рихьтихь конструирэн. – начал, было, по-русски и заканчивая по-немецки, ответил Ханс. – Да, как вас… тебя зовут, я не понял.
– Андрей, просто – Андрей. На будущий год кончаю школу, одиннадцатый класс.
– А меня зови просто Юрген. Так меня дома зовут. А школу я в этом году, только что закончил… Будешь учить меня русскому? Я собираюсь поступать в уни на русский факультет.
– Обязательно Юрген! Только…
– Пока чувствуй себя как дома, – перебил внука старший Черкасов, догадываясь, что именно хочет сказать внук, – А для этого тебе, Юрген, – дедушка поднялся, быстро прошёл в свою комнату, столь же быстро вернулся и протянул свёрток („Тапочки!“ –длогадался Андрей) немецкому гостю, – Вот такая вещь: у русских не принято тащить в дом грязь с улицы.
Гость коротко поблагодарил и принялся с недоумением раскрывать свёрток: „Что это – тапочки“,– догадался гость, – „У них тут везде дикая грязь! Вот и во дворе – земля вместо асфальта. Ну, дикари!“ Дедушка, тем временем, принёс ведро с водой и тряпкой, швабру и принялся подтирать пол. Шваброй не везде получалось. Тогда дедушка, тихонько кряхтя, приседал на корточки и продолжал работу. Андрей, едва увидев ведро, кинулся к деду, желая сделать эту необходимую грязную работу. Но дед коротко бросил:
– Не сметь! Следи за его реакцией… как я тебя учил.
Психомоторные реакции гостя не понравились Андрею: он смотрел на усилия пожилого человека равнодушно, хотя работа старика и была вызвана его – гостя неопрятностью; гость не спешил переобуться, а слегка ухмылялся, видя, что работа поломойки даётся пожилому человеку нелегко. Андрей поймал себя на том, что постепенно проникается неприязнью к немцу. „Стоп!“ – остановил он себя, – „Неприязни быть не должно! Нам жить вместе целых шесть месяцев… В конце-концов, Бимаря-то я воспитал. Неужели человека не научу понимать, что правильно, что – не допустимо?!“
– Вот, Юрген, –как можно приветливее произнёс Андрей, – Давай твой ботинки. Я их помою – как гостю, на первый раз. Пойдём, покажу, где раздеваться, где переобуваться, где мыться – по утрам и вечерам. Пойдём! Будешь начинать жить по-русски, а не только по-русски разговаривать.
Последнюю фразу он произнёс дважды: во второй раз – по-русски. Юрген повиновался, хотя и нехотя. Андрей отчётливо угадал по его лицу мысли молодого немца: „Придётся привыкать. Я здесь – надолго. Русский освоить надо, а скандалы пока не нужны“.
Так началось знакомство двух юношей: одного – насквозь пропитанного справедливостью, уважением и любовью к труду, пытливостью и миролюбием, и второго – привыкшего „брать от жизни всё“, ничего не давая взамен, не любившего „чёрной“ работы, эгоистичного сверх всякой меры (по нашим понятиям) или чуть-чуть эгоцентричного (по понятиям Запада), сына небедного предпринимателя.
________________
За шесть месяцев тесного контакта молодого западного немца с русской семьёй произошло многое. Конечно, изменить личность человека за такой срок невозможно, но во взглядах, в мировоззрении немца произошли серьёзные подвижки. При этом – к лучшему. С детства ему внушалось (отцом – предпринимателем и дедом – бывшим эсэсманом) отношение к русским, как представителям неполноценной расы, которые лишь благодаря проклятым морозам и грязи России не стали ещё в сорок первом их слугами и рабами. Так же с детства ему внушалось уважение и даже преклонение перед американцами (дед, правда, в таком воспитании не участвовал), а здесь – здесь над американцами посмеивались за их тупость, не уважали их, но тут же и жалели, ибо тупость их проистекала не от природы, а прививалась всей системой воспитания и образования. Ханс-Юрген вначале с удивлением, а потом и с уважением видел, что ещё не окончивший школу Андрей (хотя и проучившийся те же десять лет, что и немец) гораздо более образован. Быстрее его соображает. В дискуссиях, ставших к середине срока пребывания в России почти бесконечными, неизменно побеждает. Умеет спорить, спокойно и до конца выслушав противника, а потом так же спокойно выдвинуть такие доводы в пользу своей позиции, что остаётся только молчать. Молчать и соглашаться – если не хочешь выглядеть полным ослом.
Юрген почти сразу, в первый же день узнал, что отец его русского сверстника – офицер и самый большой военный начальник в городе. Уважение к военным молодому немцу также было привито с детства. Но здесь он увидел, что этот русский старший офицер – ещё и высоко культурный человек, у которого многому можно поучиться. Мать же Андрея – вообще личность сверхкультурная: оказывается, она не только с отличием закончила консерваторию, но и побеждала на международных конкурсах. Нет, немец не любил и не понимал классической музыки. Но здесь этой „устаревшей“ и „занудливой“ классикой было заполнено всё – дом, где он теперь жил, радио, телевидение. Правда, как выяснилось, всё же значительная часть этой классики оказалась также русской. Ну, ещё очень часто исполняли русские народные мелодии.
Вначале всё это вызывало у немца непонимание и неприятие. Он, воспитанный на „роках“ и „попах“ специально написанных для оболванивания молодёжи, поначалу сильно тосковал по этой „музыке“. Но здесь её не было вообще! Как-то, на третий месяц, Андрей, договорившись с преподавательницей домоводства, пригласил Юргена в субботу на занятия. Их темой были как раз анализ и разъяснения причин вредности для детей и молодёжи разработанных в США „музыкальных“ композиций и ритмов. Юрген ещё не успел овладеть русским в достаточной степени, но учительница позволила переводить немцу её пояснения. Юрген воспринимал всё это с недоверием и даже раздражением. Но потом были опыты… А завершилось всё прослушиванием примеров того, что на уроке именовали „вредной для развития и здоровья, угнетающей волю и мораль звуковыми комбинациями“. И, что было самым для немца удивительным, лишь в первую минуту демонстрации учительницей этих „звуковых комбинаций“ он испытал нечто вроде восторга. А потом, чем далее – тем более, он чувствовал себя всё более дискомфортно. Дискомфортно в этой, ранее такой привычной для него звуковой среде! При тех или иных переходах „звуковой композиции“ в голову лезли пояснения учительницы, добросовестно переведённые Андреем. Вспоминался опыт с усыханием растения и варкой яйца „тяжёлым роком“ в специальном звукоизолирующем, но прозрачном боксе… А потом была просьба соучеников Андрея – дать им отдохнуть в звуках „нормальной музыки“. И здесь, слушая Баха, Юрген, наконец, осознал, что всё, что говорилось в этой школе на этом уроке – верно. А к концу своего пребывания немецкий юноша уже сам просил своих русских хозяев дать послушать „что-нибудь из Моцарта или… этого…, ну, Вивальди“.