особенность, я бы сказал.
Леонид скромно опустил глаза.
– Может быть. У каждого своя особенность… Так я возьму?..
– Да, конечно! – великодушно отозвался Роберт, с удовольствием нащупывая дужки
новых очков. – Леонид, вы, как и я – на Южном вокзале?..
– Нет, уважаемый Роберт, меня кое-какие встречи ждут в Белгороде. Так что… – Леонид
глянул на часы, – мы с вами разлетаемся, – он скромно улыбнулся. – Но я уверен, что еще
встретимся. Во всяком случае, я вас уверяю, что напомню о себе в нужную минуту. Я вас
уверяю, дорогой Роберт, – добавил специалист, протянув руку Роберту.
– Как, уже? – недоуменно подал руку Корнев.
– Увы! – Леонид посмотрел в окно. – Подъезжаем. Всего вам. И мои вам
напутствующие пожелания: не поддавайтесь, мой любимый автор, неординарному случаю
для решения наболевшего. Это опасно, – сказал он на прощание, приподняв руку. С этими
словами он испарился, исчез, как и появился, словно на минуту вышел проветриться…
Роберт не помнил минуту или момент когда и как он вернулся к сюжету. Казалось,
просто прервался на минутную паузу, во время которой, как правило, после завершения
логического фрагмента потребовалась передышка для сосредоточения в новый образ.
Нужно было ощутить телом и осмыслить мозгами тот ужас, какой настиг Сабурова-
98
Демина, когда он обнаружил себя запертым в замкнутом пространстве по чужой воле.
Видно кому-то нужно было за какие-то грехи дать ему почувствовать, что такое тюремное
заключение, а еще эффективнее – ощутить момент лишения свободы непосвященному
пионеру. Демин ломал голову и не мог найти хоть какую-нибудь зацепку. Он
последовательно осмотрел всю стену. Левее входной двери зиял бункер для сбрасывания
сверху грязного белья, небольшая куча которого сгрудилась у его подножья. Здесь же
рядом на металлическом столе лежали аккуратные стопы проглаженного чистого белья.
Были они трех сортов по цвету и фасону: полосатые брюки и пижамы, белое нательное и
серые и белые медицинские халаты, перед которыми пижамы не выглядели
преимущественно в эстетическом отношении. У Демина сразу же невольно возникло
желание сбросить с себя задубевшую, вызывающую жгучий зуд одежду. Не раздумывая,
он переоделся во все сухое и белое, приятно щадящее тело, и с облегчением вздохнул.
Появился стимул спокойно разобраться в ситуации. Проследовав внимательным взглядом
дальше до торцевой стены, он отметил, что она состояла сверху донизу из сплошного
металла, напоминающая скрытые ворота. У ворот не было дверной ручки или чего-нибудь
такого, за что можно было бы ухватиться и попробовать их открыть. Понятно, ворота вели
наружу, на свободу. Опустившись на колени, он прильнул к цементному полу и в узкой
щели увидел знакомый проспект, по которому совсем недавно… впрочем, когда?.. ехал в
троллейбусе и вон на той остановке вышел. Люди, обычные нормальные люди, одетые в
свои различные одежды передвигались в нужных для них направлениях. Их никто не
удерживал, им никто не указывал куда идти, они казались счастливыми и беззаботными.
Впрочем, подумал Демин, может это только кажется. Совсем недавно и в окнах, пока не
появились решетки, такие же люди точно так же шли в разных направлениях. Он вскочил
и бросился к ближайшему окну. То, что он увидел по ту сторону решеток, шокировало. Тут
снова, как на всеобъемлющем экране, протекал надуманный сценарий с участниками в
однообразных одеяниях преступного мира! Демин судорожно потер вспотевшее лицо
ладонями, словно только что проснулся и никак не мог прийти в себя: те же люди, тот же
транспорт, тот же регулировщик, те же лотки с продавцами и покупателями, но люди были
одеты в полосатые одежды зэков! В безумном трансе он кинулся к входной двери, по пути
прихватил увесистую трубу – обрезок после монтажных работ слесарей – с разбегу торцом
ударил по стыкующимся деревянным створкам. Удар был настолько сильным, что
облицовочный наличник раскололся пополам. Невольно это взбодрило и придало
уверенности. Второй удар оказался не менее эффективным: появилась шаткость
половинок дверей и щель. Демин отошел на шаг, чтобы нанести еще один, может быть
решающий удар, но в этот момент дверь распахнулась, и в помещение вошли двое мужчин
в белых халатах. Под руки они вели чем-то расстроенную женщину в сером халате, очень
напоминающую ему собственную жену. Один из них – мужчина интеллигентного вида –
благодарно посмотрел на Демина и сказал:
– Спасибо, коллега. Завхоз куда-то делся с ключами… Кстати, профессор, это ваша
пациентка. Узнаете? Она тут сделает небольшую уборку, посмотрит сюжет под
наблюдением Сорина, примет душ, и придет к вам в кабинет.
Демин вопросительно окинул все вокруг, выискивая предполагаемый экран для
демонстрации фильма.
– Да. Вы правы. Сегодня рабочие занесут кресла, облагородят по-настоящему
смотровой зал. Она подготовит шторы и… в общем, наведет порядок.
Демин не сразу нашел что сказать. Застыл на месте, наблюдая за мужчиной, названным
Сориным и копией своей жены. На его месте другой либо постарался выбраться из
тяжелого сна, в котором сами попытки снятся реальным миром и составляют замкнутый
круг, не имеющий выхода. Либо, будучи помешанным на фантастике, наивно решил, что и
в самом деле каким-то образом оказался в другом времеизмерении и принимал бы все как
есть. Но тогда сюжет не отвечал бы задуманному, Демин был бы не Сабуровым, был бы
жив и здоров, что не входило в коварные замыслы автора. И стук обрезком трубы о
99
закрытую дверь не ударил бы по ушам громом, а стучал бы колесами методично на стыках
рельс, как стук маятника мирно текущего времени. И молодая симпатичная проводница не
сказала бы отработанным штатным голосом «Подъезжаем, Харьков!»
За окном мелькали знакомые товарные платформы, складские постройки, стрелами
разъездные пути, зебровые тупики, семафоры…
Через полчаса Роберт спустился в подземный переход Южного вокзала в метро, а через
двадцать минут с волнующим сердцебиением подходил на улице Полевой к кирпичному
дому своей жены Евгении, тестя Георгия Ефимовича, тещи и дворового пса Гранита. У
Роберта здесь своего ничего не было. Он всегда отмечал это с усмешкой, словно издевался
над большинством своих соотечественников людского мира, сгорающих в меркантильном
бесконечном соревновании обогащения. Все его богатство было при нем, а точнее – в его
подсознании и памяти, – втайне даже от него самого хранящие немыслимое наслаждение
творчеством. Сердце усиливало звук только от одной мысли, что сейчас он, наконец,
обнимет любимую, за вкусным домашним обедом поделится впечатлениями хорошего и
плохого и взвесит выражение на ее милом личике…
Так и получилось, как должно было.
После обеда, они развалились на диване в гостиной, он вытащил из дипломата
растрепанные листки рукописи и, улыбаясь, протянул Женечке:
– Новый… Только начал. Первая глава. Прочитай. Еще лучше – перепечатай, если
найдешь время. Меня интересует твое мнение в отношении цензуры. Не слишком ли?..
Евгения сменила радостное выражение на хмурое и беспокойное. Ее милое нежное
личико вдруг стало жестким, замкнутым.
– Да не волнуйся ты. Я же не призываю читателя к государственному перевороту, –
пошутил он явно неудачно.
– Роберт, ты забываешь…
– Что, дорогая?
– Что и у ветра есть уши.
– И у моря…
– Да.
– И у пустыни Сахара, – смеясь, набирал ассортимент Роберт.
Женечка сморщилась, как от кислого.
– Роберт, прекрати. Мне не смешно. Ладно, но лучше, ты мне прочитай. Мне твоих