Этих я даже просматривать не стану, поскольку и младенцу будет понятно: с ними все в порядке. Служба за них наверняка поручилась бы. Это очень приятно знать, потому хотя бы, что если бы в этой шараге не было никого от Службы, то это было бы противоестественно и следовало ожидать какого-то подвоха; но они были. Разумеется, нигде не сказано, что они — единственные. Напротив, я был совершенно уверен, что еще человека два-три из перечисленных будут исправно информировать учреждение о ходе событий, но это уже детали.
Вот так складываются дела. Все главные участники завтрашнего торжества, как видите, известны. Более или менее ясны и причины, побудившие каждого из них ввязаться в сложную, но многообещающую игру. Не установлено пока только одно.
А именно: не установлено, кто из этих людей будет организовывать, а может быть, и собственноручно совершать убийство человека, которому ходом событий предназначено стать российским государем. Не Алексея, противника азороссов, а как раз того, обеспечить избрание которого на престол и должна эта партия.
Убийство, предотвратить которое должен — так повернулось дело — вовсе для других целей срочно вызванный в Москву специалист по редактированию политических… короче говоря, ваш покорный слуга. Да, кто-то решил играть по-крупному. Хорошо; но ведь это лишь один из возможных вариантов. Но проверка этой версии — самая трудоемкая. Поэтому и начать придется с нее.
Впрочем — сказано в суре семнадцатой, айяте шестьдесят седьмом: «Нет, поистине, у тебя власти над Моими рабами, — и довольно в твоем Господе блюстителя».
Но этим повестка дня еще не исчерпалась. Еще один звонок.
— «Реанимация».
— Доктор Фауст. Как самочувствие пациента?
— Чувствует себя хорошо.
— Имеется предупреждение: приближается магнитная буря. Прошу принять необходимые меры.
— Когда ожидается?
— Готовность ноль.
— Принято. Как ваши дела, доктор?
— Просьба остается в силе. Жду с утра. Доставьте аспирин. На этом заканчиваю.
— Доброго вам здоровья.
Доброго мне здоровья. Иншалла.
Глава третья
Старый друг моего деда Вернер Францль в свое время говорил, что возвращаться туда, где тебя не ждут, свойственно либо людям крайне самонадеянным, либо весьма тупым; ему же принадлежит и другая мысль, не менее глубокая: предаваться воспоминаниям могут лишь те, кто более не способен ни на какое продуктивное действие.
Услышав это в пору моего детства, я сразу же согласился. В то время я был более чем уверен, что меня ждут везде и всегда, что же касается воспоминаний, то у меня их еще просто не было.
Сейчас, близясь к возрасту, в каком люди переходят на пенсионный образ жизни, я не разуверился в справедливости названных истин. И тем не менее, не будучи ни самонадеянным, ни неспособным на действия, я учинил вдруг и то, и другое — возвратился туда, где многие мне вряд ли обрадуются, поскольку они меня не ждали и не звали. И привели меня сюда в некотором роде воспоминания. Сказано ведь в суре «Свет», айяте двадцать восьмом: «Не входите в дома, кроме ваших домов, пока не спросите позволения». Но я все еще считал, что мой дом здесь, хотя и с оговорками. А что касается мнения других, то я позволил себе роскошь об этом не думать — до поры до времени. И напрасно: чуть не получил пулю.
Причем не было никакой гарантии, что в следующий раз мне не придется познакомиться с нею поближе.
Утром я проснулся в хорошем настроении, хотя и чувствовал себя несколько растерянным. Не часто за все последние годы выдавались такие дни, когда мне предстояло после долгой разлуки встретиться с женщиной, к которой я был, как уже говорилось, весьма неравнодушен — чему имелось вещественное доказательство, если только человека можно назвать вещью.
Думать о предстоящей встрече было приятно, мысли эти как бы если и не возвращали в молодость, то приближали к ней. Хотя, попытавшись поглубже забраться в самого себя, я вдруг обнаружил, что никакого внутреннего трепета при мысли о свидании, вообще об Ольге я почему-то не испытываю.
А ведь должен, казалось бы. Хотя, может быть, чувство — дело наживное, в особенности если оно когда-то имелось, и речь идет только о его восстановлении.
Все эти мысли вместо того, чтобы привести меня в рабочее состояние, заставили излишне взволновать ся. И я не успел еще как следует сообразить, чтс делаю, как рука моя, как бы действуя совершение самостоятельно, протянулась, сняла трубку телефоне и стала тыкать пальцем в кнопки. И ведь знала, какие именно нужны, скотина пятипалая!
Рука набрала, ее тественно, номер Ольги. Мне не ответили. И во второй раз. В третий тоже. Эти женщины… И одна, и другая. Когда ош нужны, их, конечно, не бывает на месте.
Оставалось лишь одно: вести себя так, словно ни чего такого, что может выбить меня из спокойного рабочего состояния, не произошло, не происходит и вообще никогда не произойдет. Иншалла.
Я позвонил вниз, заказал завтрак, лениво побрился, учинил себе контрастный душ, медленно оделся по-домашнему, получая немалое наслаждение от этой нарочитой неторопливости, но не забывая и время от времени поглядывать на часы — это рефлекс. Потом в дверь деликатно постучали. Скорее всего то был официант, однако я на всякий случай, прежде чем пригласить войти, приготовился к возможным неожиданностям.
Оружия у меня не было, но я все равно не чувствовал себя беспомощным: не зря же я прожил все свои годы, в конце концов. Заняв удобную позицию, я откликнулся на повторный стук.
Однако это был и на самом деле официант. Зайдя и не увидев никого, он слегка растерялся. Однако последующие его действия успокоили меня. Он не стал вытаскивать пистолет и на сервировочной тележке под салфеткой не угадывалось оружия. Тогда я показался ему. Он сдернул салфетку, глазами спросил — налить ли кофе, я кивнул. Судя по запаху, кофе был не из худших сортов и не растворимый, разумеется. Я подписал ему счет с полагающимися чаевыми; он тем не менее не заторопился к выходу, и я снова насторожился.