И оставалось лишь одно: повернуть и идти навстречу. Не для того, чтобы сокрушить – это исключалось, – но чтобы утихомирить океан, перестав быть для него неприступным. Тем более что пучина была богата упитанными золотыми рыбками…
Нет, иностранцу такая информация была ни к чему хотя бы по той причине, что у Штатов никогда не было внешних границ с исламским миром. Правда, теперь возникали внутренние, но это уже их проблема.
Те двое все еще болтали. Или то было не одно лишь сотрясение воздуха?
– …Я изложил вам, советник, все обстоятельства, определившие развитие событий.
– Знаете, – сказал советник, покачивая головой и при этом как бы невзначай скользнув взглядом по моей фигуре, – если все заключается лишь в том, чтобы помешать Соединенным Штатам контролировать мировое движение нефти и идей, то ваша игра заранее проиграна. Да и вообще… когда планы строятся на одном человеке, они могут рухнуть в любой миг: человек уязвим, не так ли? Даже и ваш экзотический претендент.
Говоря это, советник снова стрельнул взглядом по диагонали – то есть в сторону пальмы, что разделяла нас. Я внутренне ухмыльнулся. Браво, старик. Спасибо за ненавязчивое предупреждение.
Но тут мне пришлось отвлечься от роли непрошеного слушателя. Потому что, в очередной раз окинув взглядом доступное ему пространство – а устроился я удачно, и виден был почти весь зал, – я обнаружил, что известный мне американец, к разговору с которым я внутренне готовился, утратил, похоже, надежду отыскать меня и нашел себе другого собеседника, а именно Липсиса. Естественно, слышать их я не мог; попытался читать по губам, но когда говорят по-английски, меня нередко ожидает фиаско. Неподалеку от них все тот же суетливый официант с подносом застыл, как бы выбирая новый маршрут. Он их наверняка слышал.
Ну, что же, – спасибо, – произнес я мысленно. – Часть информации, ради которой я и пришел сюда, передана и мною получена. Их операция утверждена и начата. Значит, я действительно приехал вовремя. Но главные дела на этом приеме у меня еще не сделаны. Терпеливо жду, как и рекомендовал мой иранский друг. Его я, кстати, тоже больше не вижу «между здесь», как говорилось в старом анекдоте. Уверен, что он сейчас докладывает шейху…
Но эта мысль оказалась ошибочной. Потому что не успела она завершиться точкой, как сам шейх Абу Мансур появился в зале.
Он неторопливо, как и диктовал его статус, спустился по лестнице со второго этажа. Не один, разумеется; ему невместно находиться в одиночестве. Но, кроме лиц, которым положено не отрываться от него более, чем на метр-другой, в окружении шейха находился человек, которому там вроде бы совершенно не полагалось пребывать: экс-каперанг Игорь Седов, он же – частное лицо Изя Липсис, двоеподданный гражданин. Добился-таки аудиенции. Любопытно, с каким результатом?
Какие-то предположения можно было сделать, уже внимательно поглядев на их лица. Шейх Абу Мансур был серьезен, губы его выражали некоторое неудовольствие с едва уловимой примесью презрения; и хотя Изя, державшийся на полшага сзади, продолжал усердно шевелить губами, шейх ни на миллиметр не поворачивал головы в его сторону, и нельзя было сказать, слышит ли он его вообще. Что касается Изи, то мина его была скорее лимонно-кислой, чем какой-либо другой. Иными словами, результат был если не налицо, то, во всяком случае, на лицах.
Так-то оно так, но и шейх, и Липсис были людьми весьма опытными. И столь усердно показываемое ими отчуждение на самом деле могло свидетельствовать как раз о противоположном. Вот если бы они ласково улыбались друг другу – это говорило бы о провале переговоров. А такая вот мрачность на глазах у десятков заинтересованных дипломатов, журналистов, разведчиков и прочих наводит скорее на противоположные выводы.
Очень интересно.
Еще не успев ступить на пол, шейх Абу Мансур медленно повел взглядом влево; то есть в моем направлении. Увидел меня. Я немедленно тронулся навстречу ему. Он слегка кивнул. И, сойдя с лестницы, повернул направо – в сторону личных апартаментов посла, куда никого не приглашали, поскольку территория эта для участников приема не предназначалась.
Однако к шейху запрет, разумеется, не относился; он беспрепятственно скрылся за двустворчатой дверью.
Я осторожно встал, чтобы не побеспокоить говорунов. Изя оказался на пути; я отрицательно качнул головой, чтобы он не вздумал заговорить со мной. Но он даже не удостоил меня взглядом – мы разминулись с ним, как автомобиль с фонарным столбом, ко всеобщему удовольствию. Он лишь едва заметно мигнул левым подфарником, и все. Я подошел к запретной двери, и она распахнулась передо мною, как если бы я носил титул по меньшей мере эмира, повелителя правоверных. На исчезающе малый миг я даже почувствовал себя таким.