–Но только я не хочу приходить так вот, как мышь, как крыса из тоннелей – выбираться и оглядываясь, бежать к тебе, – голос предательски завибрировал, – Я ведь могу тут остаться. Поверь, это для меня совсем просто. И уже давно не страшно!
–Не смей, – в её голосе впервые послышались стальные нотки. Если ты это сделаешь сейчас, никогда не увидишь меня больше.
– Тогда зачем я живу? Для кого и для чего?
–Для них, для живых. Ты нужен им, благодаря тебе и другим таким как ты, у Человека, Человечества есть ещё надежда. И таким образом, есть надежда и у нас, кто за вас переживает!
–Ладно. Раз должен, я пойду назад. Но я вернусь ровно через год.
–Конечно, я и не сомневаюсь. Ты очень упорный.
–Знаешь, это ещё не всё. Поклянись мне. Поклянись, что когда-нибудь ты мне позволишь остаться здесь. Когда не надо будет возвращаться в тёмные сырые тоннели, не надо будет как крысе, как затравленному грызуну прятаться под землей! Ты знаешь, как я от этого устал, как я это ненавижу!
–Я обещаю. Это будет, хотя не так скоро, как ты бы хотел. Но Бог не даст никому большего испытания, чем тот способен перенести. Возвращайся. Уже очень поздно.
Он нехотя встал, чувствуя, как тяжелеют ноги, и меркнет свет тёплого майского вечера, сменяясь неприветливым серым сумраком нового мира.
Уже выходя из кухни, он обернулся.
Стены опять стали облупленными, на стене не было никаких часов, и никакого холодильника в углу. А стол был покрыт толстым слоем сажи и пыли, принесенной из разбитого и вырванного с корнями окна. Но она ещё была там.
–Я вернусь, обязательно! – произнёс он.
–Я буду тебя ждать тут через год. Пока, мой дорогой!
Эпилог
В пустой кухне заброшенного здания человек в химзащите сидел за столом без маски. В руке он сжимал противопехотную гранату. Перед ним на засыпанном толстым слоем пыли столе, лежал автомат. Он смотрел на что-то или кого-то, доступное только его взгляду, а губы беззвучно шевелились. По чёрствому, неумытому лицу с грубой щетиной лились слезы. За горизонтом умершего города заходило солнце.
В момент, когда тени стали стремительно расти, и последний луч спрятался за стоящим напротив зданием, человек тяжело поднялся, убрав гранату в карман разгрузки, и натянул противогаз. Повесив на плечо автомат, и водрузив назад за спину рюкзак, человек вышел из кухни, обернувшись напоследок.
Через полчаса, этот же человек, аккуратно озираясь быстро сгустившихся сумерках, пробрался ко входу на Добрынинскую, и с усилием толкнув тяжелую деревянную дверь, скрылся в темном вестибюле станции. Но он знал, он был совершенно уверен, через год, в мае, он снова вернётся сюда.
Полёт чёрного Грифа
По небольшой тропинке, петляющей среди стволов деревьев, медленно пробирался в гору пожилой человек. На нем были старые затертые джинсы, куртка защитного оливкового цвета и армейские ботинки. Волосы его, почти полностью седые, были собраны в толстую длинную косу. Человек был очень высокого роста, никак не менее 190 сантиметров, но походка его была слегка шаркающей. Кроме того, через каждые пару сотен метров он останавливался, чтобы перевести дыхание. Во время этих остановок он подсознательно, даже не обращая на это внимание, прижимал правую руку к верху живота. Так ему казалось, что боль немного притупляется.
«Ещё немного, метров пятьсот, и там можно будет принять таблетки. Не раньше, не приму пока не дойду!» – подумал человек, и с трудом продолжил свое восхождение.
Его звали Абрахам О'Келли, во всяком случае так было написано в его водительском удостоверении. Но среди населения общины его чаще называли Гриф или дедушка-Гриф. Полностью его имя среди народа оджибве звучало как «Высоко летящий большой Чёрный Гриф». Хотя в мире были и люди, которые предпочитали называть его Эйб. Крупное лицо Грифа с крючковатым носом и пронзительными чёрными глазами было покрыто сеткой морщин. Годы жизни в гармонии с природой, тысячи дней, проведённых в лесах, под дождями, на ветру и под палящими лучами солнца сделали его лицо смуглым, так что угадать в нём европейские корни было почти невозможно.
Наконец Эйб добрался до места, к которому он так стремился. За всю свою жизнь он очень часто бывал тут, а в последние несколько месяцев, когда узнал, что его маленькая частичка Маниту скоро собирается соединиться с Маниту этих великих земель, стал приходить сюда по нескольку раз в месяц. Место было действительно хорошим. Огромный каменный утёс нависал над небольшим оврагом. Внизу протекал заросший колючим кустарником ручей, а за ручьём начинался лес, который простирался на север до самого горизонта. Эйб с трудом опустился на камень, и вытащил из кармана куртки пластиковую баночку. Отвинтив крышку, он высыпал в ладонь две маленькие синие таблетки. Был большой соблазн добавить к ним третью, но он решительно закрыл крышечку и проглотил таблетки. Через минуту боль, которая ввинчивалась тупым сверлом в самое его нутро, немного притупилась. Она не прошла, она просто стала будто бы дальше. Теперь она не мешала ему думать. Зрение Эйба осталось таким же острым, как и в молодости. Он посмотрел вдаль. Картина его радовала и настраивала на спокойный лад. Высоко в небесах прочертил свой след пассажирский самолет. Если бы не следы газов в небе, то отличить этот природный пейзаж от времен до-колумбовской Америки было бы невозможно.