— Так, здесь мастер? — опять раздалось за забором.
Дан неторопливо встал со своего подобия табурета, на котором сидел и который сам и соорудил. Поставил на широкую полку, в клеть, которую тоже сам, но уже с помощью Вавулы и Семена соорудил, свой, наполовину расписанный кувшин, и вытер о тряпицу перемазанные в глине и краске-глазури руки.
— Ты бы, это, не медлил, — сказал нескладный Вавула. — Ведь, новгородского тысяцкого ждать заставляешь.
Дан шагнул в дверь, оставленную открытой Семеном. Переступил порог и остановился. На широком, густо поросшем травой — за исключением тех мест, где ее, траву, основательно вытоптали — подворье гуляло неяркое новгородское солнышко. Вода в лужах, образовавшихся на дворе после недавнего дождя, почти впиталась в землю и лишь темный цвет травы выдавал недавнее местонахождение луж. В дальнем — от сарая — углу усадьбы, на верхушке старой яблони, чирикала какая-то птица и где-то у соседей неподалеку хрюкали свиньи…
— Блин, — подумал Дан, — все-таки жить хорошо!
На двор, через гостеприимно распахнутую Семеном калитку, уже протискивался крупный и очень высокий человек — новгородский тысяцкий. Позади тысяцкого топталось еще пару крепких мужичков.
— Здоров ли есть, мастер Дан, — увидев Дана, еще издали, первым, что несказанно удивило Семена и Вавулу — как так, ведь боярин и не просто боярин, а сам новгородский воевода, первым поздоровался с простолюдином — приветствовал его тысяцкий.
— Здоров, — шагнув навстречу, сказал Дан. И ответно, без поклона, поздоровался: — Здоров ли есть, боярин… — Сейчас Дана уже не напрягала подобная форма приветствия, но в первые дни… Ни Домаш, ни Семен с Вавулой просто не понимали его короткого: — «Привет!», «Здорово!» или «Здравствуй!» — И Дану приходилось напрягаться каждое утро, чтобы выдать при встрече с ними: — Здоровы ли есть… — Однако, при этом, он постоянно думал: — Ну, нафига мне знать о его здоровье? Если оно мне до лампочки… И ему нафига мое здоровье? — А теперь, вроде ничего, приспособился. Впрочем, и Вавула с Семеном и Домашем тоже привыкли к его выражениям, типа: — «Мое почтение!», «Респект всем и уважуха!» — или более короткому: — Привет! Здорово!
Тысяцкий, конечно, пришел не за тем, чтобы разучивать приветствия из 21 века. Он явился потому что, как догадывался Дан, семена, посеянные Даном при разговоре с «высшим начальством» Новгорода, дали первые всходы. То есть, боярыня Борецкая, новгородский посадник и новгородский тысяцкий обдумали «пламенную» речь Дана и решились на некоторые «шаги». В какой именно области — экономической, политической или военной, уже не важно. Главное, что «лед тронулся». А еще это значило, что Историю, все-таки, можно изменить. Она, история, если только Дан попал в собственное Средневековье, Средневековье собственного мира, не является незыблемой… как того он боялся. Хотя, естественно, подозрение, что он, все же, попал в некий параллельный мир существовало.
Дан давно ждал этой новой встречи с боярыней Борецкой, посадником и тысяцким, но не думал, что тысяцкий сам придет к нему.
Пока тысяцкий со своими двумя сопровождающими вышагивал по двору, Дан успел подметить, как он быстро срисовал взглядом все, что происходит на подворье, и не просто скользнул поверху, а именно срисовал — что где лежит, сколько и кто, где и как стоит.
— Забавно, — подумал Дан. — За кого же он меня принимает? И что за провожатые у него? — Следующие за тысяцким двое крепких мужичков — тоже с закрученными, как у тысяцкого и Домаша, в косички волосами и бородой, с цепкими взглядами, больше походили на бывалых волчар-спецназовцев будущего, чем на обычных вояк. Коими они, по идее, должны были быть.
— Мы, тут, прогулялись пехом до посада, — сказал тысяцкий, весело блестя глазами, — удивили людей новгородских. — . И поинтересовался у Дана: — В дом пригласишь?
Дану резко поплохело от этого вопроса. Мало того, что боярин из ближнего круга Борецкой через весь Новгород пешком — не конно, а пешком! — к нему приперся… И все соседи это видели и теперь замучают Домаша вопросами… Мало того, что теперь сам Домаш Дану плешь проест из-за того, что новгородский тысяцкий явился к нему не как должно, а своими ногами по деревянным мостовым пришел… Так еще и это. Куда приглашать-то? Ведь домом, пока, Дану служил сарай, где стоял гончарный круг и где работал Вавула. Вернее, часть этого сарая, отгороженная от гончарного круга и клетей с сырой посудой… Туда воеводу не пригласишь. К тому же в этом сарае спал еще и Лаврин. Слава богу, второй из учеников Дана, Зинька, был новгородцем и ночевать бегал домой. Конечно, в дальнейшем Дан планировал приобрести себе какой-нибудь сруб, но это, туда, ближе к осени. А сейчас… Куда приглашать-то тысяцкого?