Морось все также неприятно обволакивала лесную дорогу и отливающую вдали тускло-серым воду озера.
Копыта коня пробили траву и всадник-московит в кожаной рубашке-поддевке и мягком подшлемнике на голове, с уложенными в скатку позади седла броней и шлемом, проехал-проплыл рядом со спрятавшимся Даном.
— Зря, — подумал Дан, — зря московиты решили, что в такую рань лесные дороги безопасны. И зря не стали утруждать свои телеса панцирями и бронями дощатыми. Очень зря!
Дан подождал, пока последний из наездников, воин на явно чужом, крестьянском коньке — свой, скорее всего, либо пал в ходе вчерашней стычки-засады, либо получил серьезную рану — пересечет некую незримую черту, после которой он, как цинично прикинул Дан, с вероятностью 90 процентов должен был стать трупом… Чавкала под копытами коней сырая, усыпанная хвоей, земля, оставляя следы на дороге… И тогда Дан коротко протявкал, подражая рыжей лисе-Патрикеевне — впрочем, Дан, до сих пор, еще ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в Новгороде называл лисицу Патрикеевной.
Короткие хлопки… и арбалетные болты, еще в тишине, сбросили с коней сразу с полдесятка всадников. После чего утро взорвалось… Вопли людей и ржание поднимаемых на дыбы лошадей, клацанье выдираемые из ножен клинков, гул от подхватываемых клевцов и чеканов. Но не успели всадники сообразить, что произошло, как металлический град из арбалетных стрел-болтов опять проредил их ряды и еще трое ратников упали с коней… Лесная дорога превратилась в бедлам. Стонали раненные, упавший с коня воин с плешивой, под сползшим подшлемником, головой и арбалетным болтом в боку, застрял ногой в стремени и волочился по траве за своим конем. Еще один московит, пожилой и усатый, на коленях стоял на земле, с торчащим из груди оперением болта и, хрипя, выплевывал кроваво-красные сгустки…
Сквозь крик, ржание, стоны раненных и глухие удары вонзающихся в плоть арбалетных болтов, Дан услышал далекий птичий посвист. Отправленный к деревне Хотев давал знать — все чисто. На дороге никого нет…
Оставшиеся в живых ратники московского князя попытались уйти из-под обстрела. Сообразив, что устроившие им «нежданную встречу» люди вовсе не торопятся, во мгле моросящего серого утра, скрестить с ними мечи, одни разворачивали коней обратно, рассчитывая вернуться назад, в деревню, другие, наоборот, понукая коней, рвались вперед. Прямо к перегораживающему лесную дорогу завалу. Двое московитов сорвались вместе с конями с обрыва… хотя, может, и сами, спасаясь от обстрела, прыгнули в озеро. А один, или самый тупоголовый или совершенно «безбашенный», заорав нечленораздельно, метнул в ельник, откуда летели стрелы-болты, свое копье и, затем, вытащив изогнутый татарский клинок, врубился в стену переплетенных хвойных веток и стволов. На очередном замахе клинком сразу два арбалетных болта, под разными углами, мерзко чавкнув, вошли ему в грудь. Но «безбашенный», заросший ярким рыжим волосом бугай, который, казалось, вытяни из стремян ноги, достанет ими до земли, снова приподнялся в седле и рубанул саблей по ельнику. На землю еще раз осыпалась куча еловых иголок и упали срубленные ветки. Бугай опять занес саблю, но… «сломавшись» опустил, вдруг, руку с саблей и молча привалился к шее коня.
Дан увидел несущихся почти прямо на него двух всадников. Дружиников-московитов, собирающихся вырваться из «капкана». Быстро потянув рычаг тетивы на себя… — Господи, лишь бы успеть… — он положил болт в направляющий паз и прицелился. Потом нажал пусковой крючок… Тяжелый болт с такой силой пробил грудь первого из наездников, что отбросил его назад, на круп лошади. Московит, скакавший следующим, тут же пригнулся к шее лошади, стремясь слиться с лошадью воедино… Еще чуть-чуть, и он бы мог стать счастливчиком, сумевшим обмануть судьбу, но вмешались старые, еще дославянские, хозяева этих мест, духи-лембои тверских лесов. И, то ли лошадь испугалась прогудевшего мимо болта, толи у всадника дернулась рука, однако вместо того, чтобы скакать в деревню, конь, неожиданно, заплясал на месте и следующий арбалетный болт вошел в спину «счастливчика».
Те, кто попытался прорваться вперед по дороге, тоже далеко не ушли. Застряли у завала из деревьев, сооруженного на повороте. Там их и перестреляли.
После уничтожения отряда московитов, Дан еще минуту сидел, прикрытый густыми лапами ельника, приходя в себя и прислушиваясь к звукам в лесу… До тех пор, пока не увидел, как на месте расстрелянного отряда появилась, вынырнула из-под покрова леса — только что не было и раз, возникла — фигура Лариона в маскировочной накидке. Это было одно из обязательных правил, неукоснительно выполнявшихся в его отряде, правило командира. Данное правило Дан активно продвигал и в сознание командующего новгородским ополчением, тысяцкого Василия, однако… Не очень, чтобы преуспел.