овостями по радио и тиви. Пивные заведения с «бистро», пивбарами и кафе, а корчма у святого Петра на Готском подворье с самым богемным и скандальным рестораном в городе. Нужно было лишь привыкнуть... Только, вот, Москва. По тем, запомнившимся из 21 века, страницам учебника истории России, она, вот-вот, должна была предъявить ультиматум Новгороду – признать свою церковную, а по сути, политическую, зависимость от Москвы и от московского Патриарха всея Руси - Филиппа. Тогда же Иван 3, князь Москвы, соберет в Москве московское боярство, своих князей-братьев, а также зависимых от Москвы «малых» удельных князей и церковных иерархов, объявит поход против Новгорода и начнет собирать войска. А после поражения Новгорода в этой войне и признания всех московских требований, город станет уже иным. Настолько иным, что сохранит мало общего с бывшим Господином Великим Новгородом и его жителями. Хотя, конечно, до резни, устроенной в городе следующим московским князем, царем Иваном 4, по прозвищу - Грозный, будет еще далеко. Также далеко, как и до полного превращения Новгорода в заштатный город царства московского... Впрочем, Дану, все равно, деваться было некуда, и определяться приходилось сейчас и там, куда его занесло - в Новгород 15 века. И неважно, занесла его сюда сила «чистая или нечистая...» То, что Дан умел и всю жизнь, пусть, пока, и короткую, делал – охотился за сенсациями – жертвой которых и стал, похоже, в конце концов, здесь было никому не нужно. Конечно, можно было попробовать приспособить свой талант выискивать, следить и анализировать для организации какой-нибудь "хитрой" службы или детективного агентства. Но, опять-таки, кому это нужно в Новгороде 15 века? Кто станет платить за это, то есть, будет его клиентом? Дан внутренне улыбнулся, представив себе, на минутку, написанную древнерусским уставом, распространенным в Новгороде, трудночитаемым и похожим на греческое византийское письмо или арабскую вязь, или нет, лучше на церковнославянском, с ятями и ерями, вывеску-растяжку из бересты: - «Детективное агенство Дан энд компани. Розыск пропавшей скотины, такмо загулявших мужей и украденных вещей...». Рядом 3-этажный деревянный терем с резными ставнями и вывеска чуть колышется ветром, натянутая между двух столбов... Что еще умел Дан? Долго бежать, скрытно ходить и более-менее прилично махаться руками-ногами… Данные «ценные» навыки Дан приобрел в армии, когда служил в одной кадровой бригаде, имеющей цифровое обозначение. Однако, тоже, как-то все это было мутно и Дан не понимал, как можно это приспособить для жизни в Новгороде. Разве что стать средневековым наемным киллером... А еще Дан, по сравнению с новгородцами, знал много такого, до чего в 15 веке пока не додумались. И не скоро еще додумаются. И что интересно - чем больше он здесь находился, тем отчетливее вспоминал все, что когда-то прочитал или увидел. Вероятно, это была обратная сторона возникшего информационного голода, отсутствия - в Новгороде 1470 года - того потока разнообразных, порой совершенно ненужных сведений, которыми человека со всех сторон пичкают в 21 веке. А, может, и изобилие настоящих, не созданных перегонкой нефти, продуктов вкупе с чистым, не отравленным выбросами промышленных предприятий, воздухом так повлияли на него. Ведь, даже зрение, катастрофически начавшее ухудшаться в последний год – сказывалось беспорядочная жизнь и сидение, порой, за компом целыми сутками – и то восстановилось. В общем, физически Дан чувствовал себя даже лучше, чем в 21 веке и, хотя, понятия не имел, что ему делать и как жить дальше – духом не падал. Какой-то ненормальный прилив энергии у него был. Камчатский синдром. Это когда овощи и фрукты, привезенные из центральной России и высаженные на новой, богатой микроэлементами почве далеких островов, в первый год дают неестественных размеров урожай. Потом-то они адаптируются и становятся обычными, но в первые годы их так и прет… Уже на второй день, к вечеру, самостоятельно выйдя во двор - в джинсах, кроссовках, маечке и легкой курточке, слава богу, лето в Новгороде 15 века оказалось не холоднее, чем в Гомеле 21 века - Дан, несмотря на все еще слегка гудящую голову, непроизвольно начал искать глазами, чем бы заняться. В метрах 10 от того сарая, где Дан "болел", под навесом из дерева, находилась печь для обжига гончарных изделий. Постояв немного за спиной у суетившегося возле печи Семена, подмастерья Домаша - одного из тех двух "бомжей", что нашли Дана – худого, среднего роста, мужичка с ярко-синими глазами и пегой бороденкой, Дан быстро вернулся в сарай. В этом сарае, в одном углу, он в беспамятстве валялся на лежаке, а в другом Вавула, тоже подмастерье Домаша – второй из "бомжей", нашедших Дана - длиннорукий и нескладный человек, сидел за гончарным кругом. В этом же сарае сушились и снятые Вавулой с гончарного круга сырые горшки, корчаги и прочее. Дан взял одно из сырых изделий, присел на лавку, на которой Семен и сам Домаш расписывали горшки несложным орнаментом или просто подписывали их, и начал разрисовывать стенки изделия-кувшина мудреным, с завитушками, узором. Осторожно, не чувствуя времени, он выдавливал подобранной с земли острой щепой хитрые переплетение веточек и листьев, а затем, под ними, изобразил фигуры двух замерших антилоп и подкрадывающегося к ним льва. Вертевший на гончарном кругу ком мокрой глины Вавула замер, наблюдая за Даном. Дан закончил работу, полюбовался на кувшин и поставил его туда, где взял. Потом потянулся за другим… Натура Дана требовала деятельности, но активные движения, пока, были ему не под силу и Дан стал расписывать посуду. Следующей его жертвой оказалась большая корчага для хранения зерна. Дан всю ёё разрисовал медведями – стоящими на задних лапах, идущими на четырех, сидящими… Рисовал Дан неплохо, поскольку имел к этому склонность и даже, в далеком отрочестве, учился в художественной школе. Но не сложилось. Художником он не стал.... Когда Дан потянулся за третьим сосудом, в сарай вошел Домаш. Его привел Вавула, сбегавший за ним на торг - Домаш продавал там свои горшки и прочее. Дан, за работой, и не заметил, когда Вавула выскочил из сарая. Следом за Домашем и Вавулой в сарай-мастерскую втерся и Семен. - А, ну, человече, покажь, что ты тут сделал, - почти с порога потребовал гончар... Только сейчас Дан сообразил, что без спроса использовал, а, возможно, и испортил чужое имущество. Выражаясь языком его бывших современников – чужой товар. - Черт, - лихорадочно подумал Дан, - Домаш меня подобрал и лечил, а я ему черт-те что утворил… И оправдаться нечем... И даже не взбрыкнуть, типа, буду должен. Тут долги вещь серьезная, могут и в холопы обратать. А холопы - люди подневольные... - Дану совсем не хотелось начинать свою жизнь в Новгороде подневольным человеком. Немного конфузливо Дан подал Домашу с полки, где сушились глиняные полуфабрикаты, расписанный в африканских мотивах кувшин. Новгородец осторожно взял кувшин, повертел его… - Нарисовал ты знатно, - наконец, обронил Домаш. – Мы твой узор сейчас красками покроем, цена кувшину будет в два раза от нонешней! Наверное, именно в этот момент Дан и получил первые наметки для своего дальнейшего определения в Новгороде. Вначале он просто расписывал, по мере сил, то есть, когда не мучила сильная головная боль, продукцию «фабрики» Домаша... Вообще - то, носящий заплетенные в косички бороду и длинные волосы Домаш оказался мужиком с понятием и сумел организовать не только бесперебойное производство своих горшков, кувшинов, корчаг и прочего, но и постоянное свое присутствие на городском рынке. Притом, без всяких-разных торговцев-посредников. Достигалось все это грамотным распределением труда нанятых им рабочих- Вавулы и Семена. Вавула, первый из его подмастерьев, муж дальней родственницы Домаша, занимался подготовкой глины и лепкой горшков, ендов, кисельниц и всего остального. Второй подмастерье, Семен, наносил узор на сырые или уже обожженные - смотря по надобности - изделия и делал на них надписи. Иногда он использовал для этого заранее заготовленные штампы, а чаще просто рисовал от руки острыми палочками-стеками или двумя самостоятельно сделанными кисточками. Он же, Семен, при необходимости полировал сосуды и покрывал их краской. Кроме того, он еще и обжигал всю керамику в печи. То есть, придавал изделиям товарный вид. Домаш же продавал все на торге, когда сам, а когда ему помогала жена Вавулы - Аглая. Сам гончар был одинок. И та женщина, Марена, которую Дан видел при первом своем пробуждении, была жившей неподалеку знахаркой-шептуньей, женой такого же здоровенного, как и она сама - если верить Вавуле - заросшего густым рыжим волосом, как медведь шерстью, мастера-гончара. Домаш, как потом, задним числом, поделился сведениями с Даном Вавула, не являлся коренным новгородцем, и пришел в город год назад, откуда-то из-под Копорья. Пришел один, купил двор на посаде за Людиным концом и занялся гончарным делом. А вскоре купил и лавку в гончарном ряду на Торжище. Вавула сказал, что раньше у Домаша была семья - жена и трое детей, но они толи погибли, толи пропали во время одного из набегов чуди на Копорье. Как понял Дан, Домаш не очень распространялся на эту тему. Еще Дан узнал, что до того, как Домаш попал в город, он, судя по всему, гончарством не занимался. Во всяком случае, бороду и волосы он заплетал в косы, а так делали в Господине Великом Нов