бомжей", нашедших Дана - длиннорукий и нескладный человек, сидел за гончарным кругом. В этом же сарае сушились и снятые Вавулой с гончарного круга сырые горшки, корчаги и прочее. Дан взял одно из сырых изделий, присел на лавку, на которой Семен и сам Домаш расписывали горшки несложным орнаментом или просто подписывали их, и начал разрисовывать стенки изделия-кувшина мудреным, с завитушками, узором. Осторожно, не чувствуя времени, он выдавливал подобранной с земли острой щепой хитрые переплетение веточек и листьев, а затем, под ними, изобразил фигуры двух замерших антилоп и подкрадывающегося к ним льва. Вертевший на гончарном кругу ком мокрой глины Вавула замер, наблюдая за Даном. Дан закончил работу, полюбовался на кувшин и поставил его туда, где взял. Потом потянулся за другим… Натура Дана требовала деятельности, но активные движения, пока, были ему не под силу и Дан стал расписывать посуду. Следующей его жертвой оказалась большая корчага для хранения зерна. Дан всю ёё разрисовал медведями – стоящими на задних лапах, идущими на четырех, сидящими… Рисовал Дан неплохо, поскольку имел к этому склонность и даже, в далеком отрочестве, учился в художественной школе. Но не сложилось. Художником он не стал.... Когда Дан потянулся за третьим сосудом, в сарай вошел Домаш. Его привел Вавула, сбегавший за ним на торг - Домаш продавал там свои горшки и прочее. Дан, за работой, и не заметил, когда Вавула выскочил из сарая. Следом за Домашем и Вавулой в сарай-мастерскую втерся и Семен. - А, ну, человече, покажь, что ты тут сделал, - почти с порога потребовал гончар... Только сейчас Дан сообразил, что без спроса использовал, а, возможно, и испортил чужое имущество. Выражаясь языком его бывших современников – чужой товар. - Черт, - лихорадочно подумал Дан, - Домаш меня подобрал и лечил, а я ему черт-те что утворил… И оправдаться нечем... И даже не взбрыкнуть, типа, буду должен. Тут долги вещь серьезная, могут и в холопы обратать. А холопы - люди подневольные... - Дану совсем не хотелось начинать свою жизнь в Новгороде подневольным человеком. Немного конфузливо Дан подал Домашу с полки, где сушились глиняные полуфабрикаты, расписанный в африканских мотивах кувшин. Новгородец осторожно взял кувшин, повертел его… - Нарисовал ты знатно, - наконец, обронил Домаш. – Мы твой узор сейчас красками покроем, цена кувшину будет в два раза от нонешней! Наверное, именно в этот момент Дан и получил первые наметки для своего дальнейшего определения в Новгороде. Вначале он просто расписывал, по мере сил, то есть, когда не мучила сильная головная боль, продукцию «фабрики» Домаша... Вообще - то, носящий заплетенные в косички бороду и длинные волосы Домаш оказался мужиком с понятием и сумел организовать не только бесперебойное производство своих горшков, кувшинов, корчаг и прочего, но и постоянное свое присутствие на городском рынке. Притом, без всяких-разных торговцев-посредников. Достигалось все это грамотным распределением труда нанятых им рабочих- Вавулы и Семена. Вавула, первый из его подмастерьев, муж дальней родственницы Домаша, занимался подготовкой глины и лепкой горшков, ендов, кисельниц и всего остального. Второй подмастерье, Семен, наносил узор на сырые или уже обожженные - смотря по надобности - изделия и делал на них надписи. Иногда он использовал для этого заранее заготовленные штампы, а чаще просто рисовал от руки острыми палочками-стеками или двумя самостоятельно сделанными кисточками. Он же, Семен, при необходимости полировал сосуды и покрывал их краской. Кроме того, он еще и обжигал всю керамику в печи. То есть, придавал изделиям товарный вид. Домаш же продавал все на торге, когда сам, а когда ему помогала жена Вавулы - Аглая. Сам гончар был одинок. И та женщина, Марена, которую Дан видел при первом своем пробуждении, была жившей неподалеку знахаркой-шептуньей, женой такого же здоровенного, как и она сама - если верить Вавуле - заросшего густым рыжим волосом, как медведь шерстью, мастера-гончара. Домаш, как потом, задним числом, поделился сведениями с Даном Вавула, не являлся коренным новгородцем, и пришел в город год назад, откуда-то из-под Копорья. Пришел один, купил двор на посаде за Людиным концом и занялся гончарным делом. А вскоре купил и лавку в гончарном ряду на Торжище. Вавула сказал, что раньше у Домаша была семья - жена и трое детей, но они толи погибли, толи пропали во время одного из набегов чуди на Копорье. Как понял Дан, Домаш не очень распространялся на эту тему. Еще Дан узнал, что до того, как Домаш попал в город, он, судя по всему, гончарством не занимался. Во всяком случае, бороду и волосы он заплетал в косы, а так делали в Господине Великом Новгороде только воины, купцы и бояре. Через неделю, после того как Дана окончательно перестали мучить головные боли и он даже, на седмицу, в своих кроссовках и купленных ему Домашем в долг, в счет будущих заработков Дана, то есть, доли от продаж расписанных им корчаг - новых портках и рубашке, чтобы совсем уж не пугать новгородцев джинсово-футболочным нарядом - в сопровождении Вавулы и Семена прогулялся по городу, на двор к Домашу, вместе с самим Домашем, явился торговец-иноземец. Из тех купцов, что имели в Новгороде свое собственное представительство, так называемый Немецкий или Ганзейский двор. В этот день первые расписанные Даном горшки, пройдя экзекуцию в печи, попали на торг к Домашу. Купец-ганзеец не только забрал все расписанные Даном горшки, но и договорился снова придти через полторы недели и забрать все, что еще будет готово и расписано Даном к этому времени. Он даже задаток оставил. Но самое важное произошло после того, как ушел купец. Не успел еще ганзеец толком покинуть двор Домаша, как в воротах двора возник посланник Дмитрия Борецкого, посадника самого Господина Великого Новгорода. - Кто здесь Дан-мастер? – стоя в воротах двора, спросил посыльный-бирич… Глава 4 Почему-то, в этот момент взглянув на Домаша, Дан понял, что гончар совсем не удивлен визитом новгородского бирича.- Как есть сам донес на меня, - подумал Дан, однако виду не подал… Все время, что Дан расписывал сосуды Домаша, он думал. Думал о своем будущем. Нет, не о том, что осталось в 21 веке, а в том плане – что ему делать дальше. То есть, как дальше жить. Остаться в мастерской Домаша, оно, конечно, хорошо и Домаш рад будет, но... Но провести всю свою жизнь за росписью чужих глиняных сосудов, Дан не хотел. Не устраивало его это. Ведь, он, все же, был человеком 21 века, а не 15. И обладал, пусть и фрагментарно, знаниями о таких вещах, которые даже в кошмарах новгородцам не могли присниться... К тому же, и в 21 веке Дан предпочитал работать на себя, а не «на дядю». Естественно, он был благодарен гончару за то, что тот спас его и приютил, но "пахать" за это на Домаша всю жизнь… Нет, уж, увольте. Лучше поискать другой способ отблагодарить Домаша. И, как-то ночью, ворочаясь на лавке-лежаке, Дан сообразил, что ему делать. То есть, как ему и Домаша отблагодарить и себя не обидеть, устроиться в новой жизни. И «денюжку сколотить небольшую». Чтобы, как только Москва "наложит руку" на Новгород, тут же перебраться от этой "руки" подальше. И уже там, "подальше", продолжить, и не голодранцем… Ну, не прельщал Дана московский князь Иван 3 в качестве хозяина Новгорода. И следующий московский князь, он же первый московский царь – Иван 4, по прозвищу Иван Грозный, тоже не прельщал. Вместе с грядущей в Московском царстве, после его смерти, эпохой жестокого и кровавого беспредела, названной учеными-историками в будущем "Великой смутой"... Дану очень не хотелось, чтобы его потомки – если они у него будут – жили в этом Московском царстве. Поэтому, сейчас для Дана желательно было заработать, успеть заработать, в Новгороде немножко лавэ или по-другому – денег и "дать деру" из города сразу, как только… Как только, в общем. Одна беда - до столкновения с Москвой оставалось всего ничего. Где-то, примерно, с год. И нужно было торопиться. Но в том, что Дан, все-таки, попал в Новгород, имелся и плюс. Господин Великий Новгород, так или иначе, являлся республикой и хоть сословное деление общества на «благородных» и «не очень» - столь широко распространенное в средневековье - в Новгороде тоже присутствовало, но здесь оно, как и в других вольных городах и республиках Европы, никак не мешало улучшать свое материальное положение... И никому не мешало. Во всяком случае, не создавало непреодолимых преград. Помог Дану встать на "путь истины" Семен, подмастерье Домаша. Семен любил посидеть вечером, перед тем, как идти домой, на завалинке, у сарая-мастерской, и поболтать о том, о сем. В один из таких вечеров Семен, держа в руке кувшин с хмельным квасом и усаживаясь, по привычке, на бревно-завалинку, завел разговор о чудной – на его взгляд - манере Дана мыться каждый вечер.- Добро, - обронил Семен и осторожно, чтобы не пролить, поставил кувшин с квасом на землю, - что ты каждый день дубовую палочку жуешь, так многие новгородцы делают. Чтобы зубы крепкие были. Что руки перед трапезой моешь - тоже понятно, все так поступают. Но что обливаешься холодной водой каждый вечер и моешь ноги, мне странно. Ведь, можно и баньку затопить, зачем холодной-то обливаться?- Ага, - сказал Дан… – хоть город Одесса еще и не появился на карте мира, но Дан уже заранее готовился к этому и отвечал вопросом на вопрос – … и сколько раз в неделю ты гото