л исконно русским городом – не московским, а именно русским, таким, какими бы были, вероятно, города Руси без монголо-татарского нашествия. При этом Новгород являлся не просто городом, а городской торговой республикой, во многом, схожей с городами Ганзы, но без их пунктуальной, расписанной до мелочей, жизни. Новгород скорее напоминал буйные республики солнечной Италии – Геную, Венецию и Флоренцию с их, не в пример, гораздо более свободными, чем на севере Европы, нравами. Быт и обычаи новгородцев совсем не походили на описанную в отечественных хрониках и сообщениях побывавших в восточной Европе «интуристов» жизнь населения Московского, а затем и Российского государства. Ничего общего с убогим, жестко расписанным бытом поздних русских, с бытом, где в доме на самом почетном месте всегда стояли «Жития святых». Менталитет новгородца 15 века был больше схож с менталитетом россиян 20-21 века, чем с менталитетом московитов – россиян 15 -19 столетий. Вхождение Новгорода в состав Московии оказалось жутким регрессом для новгородцев, да и для всей будущей истории России. Оно остановило развитие города на 500 лет, а во многом и отбросило назад. Иначе говоря, уже в 15 веке новгородские обыватели были во многом такими, какими их уцелевшие потомки снова стали лишь в 20... Вместе со всей остальной Россией. Дана, даже жуть взяла, когда он осознал этот факт - 4 сотни выброшенных на помойку истории, бесполезно прожитых, лет, десятки тысяч бессмысленных, бездарных людских жизней. Кто ответит - сколько возможностей потеряла Россия, Русь за это время? Потеряла в лице уничтоженной новгородской республики..?… - Ну, а о Новгороде-то, что видел? – спросила боярыня. Марфа Борецкая была спокойной и безмятежной, словно слова Дана о «московитах» ее никак не задели и, словно, ей не в первый раз пророчили плохую судьбу и смерть близких. Кровь прилила к лицу Дана. - Все-таки боярыню зацепило, - понял он, - и она готова выслушать меня. Значит, выслушают и остальные! – И, стараясь, чтобы никто не заметил, как он волнуется, Дан начал: - Я видел, как московское войско следующим летом… Дан рассказал все, что знал по истории о грядущей, следующим летом, войне с московским князем Иваном III. О поражении новгородских войск в этой войне и о причинах этого поражения. Он старательно, даже слишком старательно, по пунктам, вспомнил все минусы новгородской армии в этой войне - несогласованность действий отдельных отрядов; предательство вновь избранного - на выборах, которые еще только должны были состояться осенью этого, 6978 от сотворения мира или 1470 по григорианскому календарю, года - новгородского архиепископа Феофила; устаревшую военную тактику Новгорода и неспособность новгородцев противостоять татарским лучникам. А также то, какие последствия это имело для Новгорода и, что Дан особенно подчеркнул - для бояр новгородских. Как и для того же, предавшего интересы Новгорода и, несмотря на промосковскую позицию, все равно заточенного Иваном III в монастырь новгородского владыки. Кроме того, Дан рассказал, во что Новгород, в конце концов, превратился, не забыв со всеми подробностями расписать ту кровавую баню, которую устроил уже не в Господине Великом Новгороде, а просто в Новгороде следующий московский князь, Иван IV, по прозвищу Грозный. Отдельно Дан упомянул опричников московского князя, подвешивавших новгородцев на деревьях и смазывавших их горючим составом, чтобы затем поджечь. А после привязывавших, на длинной веревке, трупы к саням и волокущих их через весь город к Волхову, чтобы там спустить под лед. А женщин и детей новугородских просто связывавших и сбрасывавших с Волховского моста, заталкивая, потом, под лед палками… Дан специально рассказывал так, чтобы давило на психику новгородцев, вряд ли, привыкших к подобному изложению, рассказывал так, как в 21 веке звучали полицейские отчеты – монотонно и сухо, но не упуская ни единой мелочи. Дана слушали молча, только один раз Дмитрий-посадник дернулся было задать вопрос, но боярыня предостерегающе подняла руку и посадник не стал мешать. Однако, когда Дан закончил, Дмитрий-посадник первым глубоко вздохнул и с шумом выпустил воздух из легких. Через минуту подал голос и тысяцкий. - Сочинил ты нам… тут, - уронил он... Несмотря на весь тысяцкого военный вид, Дану было жаль его. Хоть и был Василий, выражаясь языком 21 века, по должности солдафоном, и смерть, скорее всего, повидал в разных ипостасях, но описанные Даном изощренные пытки его шокировали. Тысяцкий явно не понимал - зачем? Зачем мучить просто так невинных людей? Он, все же, был сыном республики и бессмысленная восточная жестокость московского деспота претила ему, не воспринималась им. И этим тысяцкий нравился Дану. В нем чувствовался мужчина, настоящий мужчина, неспособный губить людей ради чьей-то садистской прихоти. ... Василий повернулся к боярыне и посаднику Дмитрию. - Он не лжет, – сухо произнес тысяцкий. – Такое придумать невозможно! Дан смотрел на Марфу-Посадницу. Его речь в первую очередь была предназначена ей. Она была главной в этой троице. И она же, насколько Дан знал по истории, была главным врагом Москвы в этом противостоянии Москвы и Новгорода. Именно боярыня Борецкая, как было сказано в старом, допотопном учебнике истории уже несуществующего государства СССР, попавшемся как-то Дану на глаза, мешала Москве и Ивану III «объединить русские земли», и именно она называлась главным сепаратистом в истории России. Хотя, Дан так и не понял, почему Марфа-посадница из Господина Великого Новгорода являлась сепаратисткой, а князья русских земель, объединившихся в Великое княжество Литовское, такое же государственное образование, как и Новгород, таковыми не являлись? Боярыня, похоже, тоже не сомневалась, что Дан говорит правду и сидела, ссутулившись, словно все будущие беды Новгорода и новгородской земли, о которых напророчил Дан, навалились на ее плечи. И давили ее тяжким грузом. Наконец, словно опомнившись, она выпрямилась и крикнула: - Онфимий! В горницу, с небольшой задержкой, снова вошел давешний прихрамывающий белесый бородач. - Онфимий, - чуть хрипло произнесла Борецкая, - принеси кваса. Березового, - добавила она, - на четверых... - бородач метнул взгляд на Дана... - уточнила боярыня. Бородач развернулся и молча вышел. И только тогда Марфа-Посадница посмотрела на Дана. - Ты говорил слишком складно и слишком страшно. Ты хороший рассказчик… Судя по Дмитрию и Василию… Дан непроизвольно взглянул на посадника и тысяцкого. Тысяцкий сидел, сосредоточенно уставившись в какую-то точку и, положив на стол свои длинные руки, то сжимал, то разжимал огромные кулаки, посадник же ссутулился еще больше, чем мать-боярыня. В дверь горницы стукнули. - Зайди! - крикнула боярыня, и в дверях возник белоглазый Онфимий. Онфимий держал в руках четыре наполненные большие кружки. Кружки Онфимий поставил на стол. - Пей! – сказала боярыня и подвинула одну кружку к Дану. Чуть-чуть кисловатый и немножко резкий запах шибанул Дану в нос. Дан давно уже хотел пить, и в два больших глотка он осушил кружку-канопку. Все, кто находился в помещении, тоже приложились к кружкам. - Выпил? - спросила боярыня. - А теперь иди. Онфимий тебя проводит. А мы тут подумаем над твоей сказкой… Глава 6 Дан, все-таки, поговорил с Домашем. Как ни удивительно, но «прожект» Дана, не то, чтобы проскочил на "ура", но был принят спокойно. Уговаривать гончара не пришлось. Возможно, потому что Домаш не был коренным новгородцем, и жизнь его научила быть гибким. К тому же, он ничего не терял - в худшем случае Домаш оставался при своих, а в случае удачи... Спокойно он согласился и дать долю Дану. Правда, тут торговался долго – несмотря на свое «мутное» прошлое, Домаш оказался мужем прижимистым и торговаться умел. В конце концов, они сошлись на четвертой части от дохода. Дан сумел лишь настоять, что данный процент действителен только на три месяца и в дальнейшем подлежит пересмотру. Единственно, что не удалось Дану – уговорить гончара сразу начать дело с размахом. Как объяснил Дану Домаш, не все так просто в гончарном деле и некоторые моменты в «бизнес-плане» Дана являются откровенно наивными. Вроде того, что слишком идеалистично Дан представляет себе жизнь в Новгороде. Поэтому для начала уговорились взять в обучение к Дану только двух учеников. Ученики должны были сразу, после того, как начнут выполнять работу, и это особо требовал Дан, получать денежный процент от продажи расписанных ими изделий. Дану не нравилась распространенная в это время повсеместно – не только в Новгороде - практика, при которой даже давно всему научившийся подмастерье-ученик работал за одну лишь еду. И работал до тех пор, пока не сдавал экзамен на мастера, который, естественно, хозяин старался всячески оттянуть. Дану нужны были, особенно в свете его решения стать прогрессором и изменить историю, не нищие маргиналы, а люди материально заинтересованные в своей работе, то есть хорошо зарабатывающие, а значит и готовые защищать общество, дающее им возможность столько зарабатывать. Иначе говоря, люди, заинтересованные в существовании Господина Великого Новгорода. А нищеброды, даже если они и творцы, вряд ли способны защищать вообще чего бы то ни было. По глубокому нравственному убеждению Дана, хорошо работающий человек должен и хорошо получать. Учеников Дану долго искать н