руки, Домаш, еще раз попросил налить ему воды, только не на руки, а в подставленные лодочкой ладони, и с удовольствием выплеснул ее себе на грудь и на шею. Затем, быстрым шагом направился к своему дому, возле которого, на ветру и солнышке, на пеньковой веревке, протянутой от дома к специальному, вбитому в землю колу, сушились два прямоугольных, с вышитыми крестиками и ромбиками по краю, куска ткани, полотенца-рушники. Сорвав с веревки один рушник, Домаш, фыркая от удовольствия, яростно начал вытирать шею и грудь...- Пошто без шапки, опять забыл? - недовольно смотря на Дана, спросил Домаш. - Договор-ряд идем заключать, а ты... - Слава богу, что я хоть немного приоделся, - подумал Дан... - будто приблуда босая, без шапки.- Да ладно тебе, Домаш, - успокаивающе произнес Дан. - Я же литвин, пришлый. Мне простительно.- Простительно без портков до ветру ходить, - буркнул Домаш, повесив полотенце-рушник опять на веревку и наклоняясь, чтобы сорвать пучок травы и протереть им сапоги. Почистив обувь и снова выпрямившись, раскатал рукава рубашки и потребовал: - Давай обратно пояс и шапку. - И добавил иронично: - Литвин... Опоясавшись и водрузив свой похожий на колпак с отворотами головной убор на рыжую голову с заплетенными в косы волосами, Домаш обронил: - Ну, что? Пошли? Глава 11 Гончары, с которыми разговаривал Домаш, жили на улице Красноглинщиков. Одного звали Яким, а второго Перхурий. Оба были женаты на родных сестрах - псковитянках, но у Перхурия, по сведениям Домаша, это была вторая жена, а у Якима первая. По его же сведениям, Перхурий был похитрее Якима и более зажимист. И Яким и Перхурий были свояки, у Якима было двое взрослых сыновей, младший работал вместе с ним, а старший, болезненный, попал зимой под сани боярину – конечно, боярин уплатил положенное, но с тех пор парень едва ковылял по двору. У Перхурия тоже был сын, но он уже давно жил своим домом в слободе за Неревским концом, работая в артели грузчиков на Волхове. Кроме сына, у Перхурия было еще две девахи и на них уже начинали поглядывать парни – всем вышеперечисленным Домаш поделился с Даном по дороге к гончарам. Да, и сами эти сведения Домаш выспросил у гончаров по просьбе Дана – Дан считал, чем больше знаешь о клиенте, тем проще с ним вести дела - или, вообще, не вести.- Мы пришли, - сказал Домаш, останавливаясь возле потемневших от времени, но еще крепких ворот на узкой улочке. По обе стороны от ворот тянулся невысокий, но тоже добротный забор. Видно было, что хозяин следит и за воротами и за забором.- Это двор Якима, - произнес Домаш. – Двор Перхурия вон тот, - Домаш слегка повернулся и указал подбородком дальше по улице, - с новыми жердинами в заборе. Однако, я договорился, что и Яким и Перхурий будут ждать нас здесь, на дворе Якима.- Ну, - вздохнул Дан, и замер на минуту прислушиваясь - не бегает ли во дворе собака... Если не считать Домаша, мало кто из хозяев в Новгороде не имел пса. Правда, все "четвероногие сторожа", которых Дан видел, показались ему, мягко выражаясь, какими-то некрупными. За исключением пса у Марфы Борецкой. Огромный, лохмато темно-рыжий, похожий на кавказскую овчарку из далекого будущего, он всегда глухо ворчал при виде Дана и, слава богу, что его в это время держал за ошейник белобрысый Окинфий, слуга боярыни... Дан перекрестился, чем высказал удивленный взгляд Домаша - до сих пор Дан в особом религиозном рвении замечен не был, и произнес: - С богом! - Затем толкнул калитку в воротах усадьбы Якима. Небольшой двор, дом-сруб, двухэтажный, прочный, побольше, чем жилище Домаша, изукрашенный по фасаду домовой резьбой, с деревянной головой лошади на коньке крыши; встроенные в забор, являющиеся одной стеной частью забора - сарай и хлев, за ними дальше - отхожее место; маленькая будка для собаки, наполовину прикрытая каким-то, сколоченным из досок, щитом - оттуда доносилось угрюмо-недовольное ворчание; двухярусная печка для обжига под навесом - как у Домаша, между домом и сараем. В сарае слышно, как вертится гончарный круг. По двору, вперемешку с прыгающими то тут, то там воробьями, бродит с десяток мелких кур и несколько довольно жирных гусей, в хлеву слышно хрюканье свиньи - единственный двор в Новгороде, где Дан не видел живности, если не считать за таковую иногда проскакивающих мышей - это был двор Домаша. Да, и то потому, видимо, что некому было ухаживать за этой самой живностью. Хозяйки у Домаша не было, работники занимались своим трудом, а у самого Домаша руки не доходили. Первый этаж сруба, вероятно, использовался, как курятник-гусятник - Дан заметил, как в открытые двери-проем первого этажа постоянно заходят-выходят куры, а то и гуси. Возможно, первый этаж был разделен на несколько частей и еще как-то использовался. То есть курятник - гусятник занимали лишь часть его площади. На дворе Дана и Домаша ждали два немолодых, а скорее, немногим за тридцать, новгородца. Один повыше ростом, массивный, широкий, с большим хрящеватым носом и седой, стриженной в горшок, шевелюрой... Впрочем, борода и усы у него были темными. Второй пониже, потоньше, со светлыми волосами, удивительно ярко-голубыми глазами и светлыми усами и бородой. Одеты оба были непритязательно, в портки, заправленные в небольшие сапоги... - Небось специально надели, а так ходят в лаптях или, в лучшем случае, в поршнях, - подумал Дан... - и в простые рубахи. Только пояски, перехватывающие рубахи, у обоих были яркие и цветастые. И на головах у обоих красовались небольшие, мягкие и округлые, с маленькими отворотами, головные уборы.- Тот, что повыше, Перхурий, - шепнул, не оборачиваясь к Дану Домаш. Он шел на полшага впереди Дана. - А пониже - Яким.- Понял, - так же вполголоса ответил Дан...- Ну, здрав будь, Яким, - первым сказал Домаш, выказывая уважение хозяину двора.- Здрав будь и ты, Домаш! - ответил тот, что пониже и потоньше.- Здрав будь и тебе, Перхурий!- произнес Домаш.- И тебе того же! - уронил второй мужичок, повыше, плотный и широкий. Вслед за Домашем, сначала представившись... - Меня зовут Дан, сын Вячеславов, - назвал гончарам свое имя Дан. И добавил: - А кто хочет зовет меня литвин Дан или мастер Дан. - После чего повторил всю процедуру пожелания здоровья Якиму и Перхурию, то есть, сказал уважительное "здоров ли есть..." вместо сокращенного и используемого часто при разном социальном статусе, либо при повторной встрече "здрав будь"... - Кто бы подумал, что существует столько нюансов в том - когда, с кем и как здороваться, - удивился Дан, первый раз столкнувшись с подобным проявлением новгородского этикета. Хотя, более тщательно в эти нюансы посвятил Дана Вавула, после достопамятного визита новгородского тысяцкого на подворье Домаша. Это когда новгородский воевода, к изумлению Вавулы и других работников Домаша, как с равным, как боярин с боярином, поздоровался с Даном... Поздоровавшись с гончарами, Дан, не дожидаясь, пока Яким пригласит их в дом отведать "чего бог послал", сразу "взял быка за рога" - вопреки новгородским обычаям, сходу предложил всем, посколько вопрос они будут решать не совсем привычный и в тоже время серьезный, не отягощать животы едой и обильным питьем, а просто посидеть на дворе, на бревне-завалинке за кружечкой - другой слегка хмельного кваса. К слову сказать, сей момент у них с Домашем был обговорен заранее и довольно подробно. Дан не хотел убивать полдня на то, что можно сделать за час. Его раздражало бессмысленное сидение в гостях, еда, как не в себя, питье, как не в себя и все лишь потому, что так было принято. Ему просто было жаль бесцельно теряемого времени... Некоторая растерянность нарисовалась на лицах Якима и Перхурия, но если Яким и Перхурий и удивились такому, своего рода неуважению к ним, то виду не подали. Во всяком случае, обиды в их глазах не появилось.- Литвин, - скорее всего, подумали они, - что с него возьмешь... Кстати, именно на подобную реакцию гончаров Дан и рассчитывал, упоминая, что он литвин. Сразу, после такого начала разговора, Яким отлучился на пару минут в дом... - Видимо, дать "комитету по встрече особо важных гостей", то есть домашним, "ценные" указания по поводу изменившихся условий этой встречи , - догадался Дан Едва все уселись на завалинку у глухой стены жилища Якима, как Дан сразу спросил у гончаров: - Вы носите свои горшки на продажу Домашу на Торжище, так? Привыкшие к степенному, издалека, началу разговора, гончары немного "притормозили", а затем, почти синхронно, кивнули головами. Тогда Дан продолжил: - То есть, вы даете нам... - Заметив слегка недоуменный взгляд худощавого Якима, Дан пояснил: - Я являюсь подельником Домаша - ... И повторил: - То есть, вы даете нам свои горшки на продажу? Гончары снова слегка замялись, а потом кивнули.- Так, вот, - буквально на полтона повысил голос Дан. И, сделав малепусенькую, но, все-таки, заметную паузу, четко, раздельно произнес: - Мы... - Дан специально сделал ударение на "мы", чтобы у гончаров и близко не возникло сомнений по его поводу - ... Мы предлагаем тебе, Яким, и тебе, Перхурий... - Крепкий гончар с интересом смотрел на Дана, в отличие от Якима, слушавшего, опустив глаза и словно стесняясь - ... не носить свой товар на Торжище, а сразу отдавать его нам. - И быстро добавил: - Иначе говоря, мы сами будем забирать все, что вы сделаете. Но! Но, - снова сказал Дан. И подчеркнул: - И это очень важно! Вы будете делать свой товар без всяких узоров и ваших подписей и, и то, что мы скажем. - И, тут же, поспешил объяснить